Укушенная - Джордан Стефани Грей

class="p">Но его большой палец возвращается к моей губе. Обводит её, приоткрывает. Мой язык сам по себе высовывается наружу, ощущая вкус дождя и его солёной кожи. Я задерживаю дыхание. Его глаза темнеют. Его хватка на мне становится крепче, жарче. Он собирается поцеловать меня. Он собирается поцеловать меня, и я собираюсь позволить ему. Его губы касаются моих, короткая огненная искра, а затем…

Дверь в замок распахивается, с громким стуком ударяясь о стену. Я отталкиваю Сина от себя так сильно, как только могу. Он отступает на шаг. На один жалкий шажок. А я остаюсь, чтобы привести в порядок волосы, рубашку, кожу. Я не могу дышать. Такое чувство, что я тону. Нам нужно уходить. Сейчас. Пока Эви нас не застукала. Это её Син. Если кто-нибудь увидит меня с ним, она станет намного хуже. Это может привести к войне…

Я резко вдыхаю.

Что я делаю?

Это… это не я, и когда Син в ответ распахивает дверь каморки, жестом приглашая меня выйти, я вылетаю в коридор, как летучая мышь из ада. К счастью, Каликс входит в замок первым — единственный, кто видит нас такими. Тяжело дышащими. Взъерошенными. С глазами, в которых неприкрытое желание. Но он ничего не говорит и просто продолжает идти.

21

Свет в столовой нашей средней школы переливается жёлтыми и зелёными флуоресцентными огнями, скрип пластиковых стульев по коричневому линолеуму на полу намного громче, чем может себе представить любой стол, за которым сидят ученики. Селеста сидит рядом со мной, задумчиво накручивая на палец прядь тёмно-синих волос. Она прикусывает губу, изучая очередь из парней, которые выстраиваются у витрин с одним из двух вариантов блюд — пиццей или наггетсами. Конечно, парни всегда выбирают пиццу.

— А что насчёт Таннера? — спрашивает она, ковыряя в тарелке наггетсы. — Или Тристана? Или Троя?

Я смеюсь.

— Ты не можешь просто перечислить всех парней с именем на букву «Т» в качестве возможных кандидатов на свидание со мной на выпускном.

— Почему нет?

— Потому что парни должны приглашать нас на выпускной. — Я бросаю кусочек картошки фри между её широко раскрытых глаз. — Я никогда не разговаривала ни с Тристаном, ни с Троем, а в последний раз я разговаривала с Таннером в кабинете медсестры, когда у меня из штанов потекла кровь. Он подумал, что я села на лезвие бритвы.

— Я слышу, что он заботливый, — говорит она.

— Он идиот.

— Он горячий. — Она поворачивается на стуле, и её волосы хлещут меня по лицу. Поставив свой поднос на свободное место напротив нас, она понижает голос и говорит: — Ты не можешь вечно быть привередливой. Наверняка здесь есть кто-то, кто привлёк твоё внимание.

Я вздыхаю и откидываюсь на спинку стула. Потянуть за фиолетовые локоны, прячущиеся между моими каштановыми.

— Почему это так важно?

— Потому что… — Селеста закрывает глаза, как будто это признание чего-то ей стоит. Что странно — я хмурю брови — она никогда раньше не стремилась поделиться со мной чем-то глубоким или подлинным. Обычно она наслаждается этим. — Потому что я не хочу идти на выпускной одна. Это слишком большое давление.

Я поднимаю взгляд к потолку. Загорается зелёный свет. Зелёный. Нет. Это неправильно. Освещение в нашей средней школе всегда было каким-то ужасно молочным. Таким холодным и ярким, что казалось, будто солнце отражается на белоснежном гребне волны. Что-то здесь не так, но я… Я не уверена, что именно.

Селеста дёргает меня за лавандовый рукав.

— Ванесса, перестань. Осмотрись. Выбери кого-нибудь.

Однако я всё ещё смотрю на огни. На красную и серебристую краску на стенах, которые должны быть голубыми и белыми. Всё как-то не так. Я отвожу взгляд от толпы людей. Я никого не узнаю. Размытые лица, в которых нет ни смысла, ни воспоминаний.

А потом появляется он.

Моё сердце замирает. Дыхание срывается с губ.

Синклер Севери. Стоящий в моей старшей школе. Красивый и смертоносный, как всегда. Он прислоняется к стене, проводя рукой по своим пышным светлым волосам. Мы смотрим друг другу в глаза, и мои щеки вспыхивают. Я почти ощущаю его вкус. Солёный, сладкий. Задержавшиеся капли дождя и пота. О Боже. Почему он здесь? Как?

Это не имеет смысла. Син никогда не учился в моей школе. Я встретила его только когда…

Когда…

— Его? — спрашивает Селеста. — Пожалуйста, скажи мне, что это он. Он такой мега-сексуальный.

Желчь скручивается у меня в желудке.

— Селеста, нет. — Я тянусь и беру её за руку, но она холодная на ощупь. Ледяная. И стол перед нами словно растворяется в воздухе. Но Селеста этого не замечает. Она хихикает над моими дрожащими конечностями и испуганным выражением лица.

— Может, ты успокоишься? Если он тебе нравится, а ты нравишься ему, иди и найди своего мужчину. Кто я такая, чтобы останавливать тебя от истинной любви? — Она приподнимает брови, но когда я не отвечаю — когда я не улыбаюсь — она усмехается. — Ты не можешь вечно быть несчастной, Ванесса. В какой-то момент тебе придётся выбрать счастье.

Я не могу дышать. Мои лёгкие болят. Рыдание застревает у меня в горле.

— Тебе нужно двигаться дальше, — говорит Селеста.

Однако я закрываю глаза, потому что это нереально. Это нереально. Это ещё один сон. Ещё один кошмар. И я должна была догадаться. Когда сплю, Селеста не мертва, а я не монстр.

Просыпайся, просыпайся, просыпайся…

Я резко вскакиваю. Просыпаюсь и возвращаюсь в свою комнату в замке. Мой телевизор воспроизводит свой обычный саундтрек из мягкого белого шума, освещая уютные одеяла, сваленные на полу у моих ног.

Перекатываюсь на бок, и меня рвёт. Это казалось таким реальным. Сижу в школе и разговариваю с Селестой. Слёзы жгут мне глаза. Но это было нереально. Она ушла. А я… я осталась.

Я сжимаю руки в кулаки, крепко зажмуриваю глаза и сдерживаю слёзы, пока они не высохнут. Если я чем-то и обязана Селесте, так это этим. Я не буду плакать. Больше нет. Нет, пока я не сделаю что-нибудь, чтобы заслужить их.

Прошло уже несколько недель. Недель, когда я просыпалась, тащилась из класса в класс, получала по заднице от множества ублюдков-оборотней, а потом пряталась в своей комнате с наступлением темноты. Боялась спать. Боялась видеть сны. Я устала от этого. Подступает тошнота. Желчь щиплет язык и губы. Я с трудом проглатываю её.

Тот момент, который мы с Сином разделили… был глупым. Он вызывает трепет, останавливает сердце и является глупостью.