Укушенная - Джордан Стефани Грей

у него и стойка шире, и тяжёлые предметы часто даются медленнее. Я буду быстрой. Я не буду драться честно. Я бросаюсь на него с внезапным порывом движения. Если я прорвусь сквозь него или заставлю его отойти от двери, то смогу добраться до Эвелин.

Я могу оторвать ей голову от шеи.

Каликс не двигается. Он также не реагирует на столкновение клыков и костей. Как стена из адаманта, он стоит совершенно неподвижно, издавая низкое, леденящее кровь рычание, даже когда я замахиваюсь на него. Пока я пускаю кровь. «Подвинься». Я бросаюсь к нему. Ударяю его, как мешок с кирпичами. «Просто подвинься».

Но он этого не делает. Он даже не прогибается.

Моя очередь рычать. Я предупреждающе впиваюсь клыками в его волчью шею, но он только смотрит на меня. Сквозь меня. Его глаза вспыхивают золотом. А затем — красным. Только на мгновение. Этого хватает, чтобы у меня перехватило дыхание, я потеряла равновесие и споткнулась на шаге.

Чёрт.

Я выпрямляюсь, но уже слишком поздно. Он слишком хладнокровен и расчётлив, чтобы не заметить промаха. Лёгким движением своего чудовищного тела он швыряет меня на пол. Теперь глаза у него золотые. Всё ещё золотые. Он прыгает на меня, сильнее вдавливая в пол.

Я смотрю на него снизу вверх, а он смотрит в ответ. Неподвижный. Невозмутимый.

Я не знаю, как долго мы так простоим. Он прижимается ко мне, удерживая на месте, несмотря на то, что я сопротивляюсь и царапаюсь. Преодолевая бурю эмоций, которые сотрясают нас обоих. Но через несколько минут — или, может быть, часов — эмоции начинают спадать. Они отступают, как волны на пляже. И это приятно. Даже умиротворяюще. Мои когти втягиваются.

Но это не тлеющий, яростный взрыв превращения в волка. Это медленное таяние. Болезненное восстановление. Я вскрикиваю — вой переходит в визг — и Каликс сбрасывает меня с себя. Вцепившись клыками в свою постель, он набрасывает на меня тонкую простыню, и моё тело, содрогаясь, возвращается в свою обычную человеческую форму. Остатки моей боевой одежды разбросаны по земле вокруг нас.

Боже. Я дрожу под тонкой простынёй и хватаюсь за ноющий череп, когда остатки моей ярости утихают. Я идиотка.

Каликс меняется за долю секунды, даже не издав стона, и я слышу шуршание брюк и рубашки. Я изо всех сил стараюсь не вспоминать, как выглядело его тело, когда я вошла. Когда я его укусила. Что я наделала?

— Каликс…

— Не надо, — говорит он, как всегда, грубовато. — С твоей стороны было глупо не трансформироваться.

— Я этого не знала, мне никто не говорил. Но…

— Нам не нужно больше это обсуждать.

Я выглядываю из-под простыни. Он медленно застёгивает рубашку, ловкие пальцы скользят по его прессу и поднимаются к груди. Синклер, может, и ангел, но Каликс — дьявол. Жестокий, красивый зверь. Мускулы на его спине перекатываются при каждом движении. Он держит мою судьбу в своих руках и знает это. Я не прочь умолять. Ради Селесты я готова встать на колени и разрыдаться.

— Эви угрожала мне, — выпаливаю я. — Я нашла доказательства в её комнате. Сегодня утром она разбила у меня стекло.

— Ты исцелилась, — говорит он, как всегда безразличным тоном. — Не так ли?

— Да, но что, если в следующий раз я не исцелюсь?

Какое-то время он не отвечает, и тишина зудит, как сыпь.

— Эвелин Ли — будущая королева этого двора и полноправная принцесса. Если мы хотим получить доказательства её проступков, они должны быть конкретными и неоспоримыми. Ты — никто, Харт.

Правда, стоящая за его словами, смягчает их остроту, но то, как он их произносит… Как будто он оценивает меня, будто я представляю угрозу, а она — нет, беспокоит меня.

— Ты собираешься рассказать им? — шепчу я. — Остальным членам двора? Принцу…?

О Боже. После того момента, что мы с Сином пережили вместе — каким бы неправильным он ни был — мне невыносима мысль, что он увидит меня такой. Невыносимо представлять, как он смотрит, как меня потрошат.

Каликс хмурит брови. Его кадык дёргается, когда он сглатывает.

Пожалуйста. Пожалуйста, не сдавай меня, думаю я. Он говорит прежде, чем я успеваю попросить.

— Нет. Я не скажу им. На этот раз.

Он смотрит на меня, проводя рукой по волосам, и, хотя его хищническая натура исчезает, сила остается в его напряжённых мышцах и челюсти. Я снова вспоминаю тот момент в коридоре, когда мы были с ним и Сином. Люди шепчутся о нас обоих, а тайна его происхождения вечно витает в воздухе. Служанки избегают его. Люди, кажется, боятся его. Но почему?

— К-кто ты такой, Каликс? — удаётся мне спросить, поднимаясь на ноги, завернувшись в его простыню. — Кто ты на самом деле?

Я не знаю, то ли он отвечает, потому что хочет заткнуть мне рот, то ли потому, что наконец готов объясниться. Но он прислоняется к двери и говорит:

— Я — Каликс Севери, сын Коры Севери, сестры Сибиллы и предательницы крови двора.

Предательница крови. Предательница крови.

— Чт…

— Помнишь законы нашего двора? — спрашивает он и ждёт, пока я перечислю их. Как только я это делаю, он кивает. — Моя мать нарушила все до единого. Она влюбилась в человека и разоблачила наш двор. Она укусила его, чтобы обратить без разрешения. И… когда её поймали… — Он опускает взгляд. Его глаза сужаются от боли. — Она убила всех, до кого смогла дотянуться. Друзей. Оборотней. Кора Севери была окончательной предательницей. И — она была моей матерью. Её любовником-человеком был мой отец.

Ой.

Я… я не знаю, что сказать, и внезапно я словно возвращаюсь в свою старшую школу, стою перед классом английского и пытаюсь произнести монолог. Я не могу вспомнить слова. Я не могу думать.

— Каликс, я… Мне так жаль.

Он усмехается, запуская руку в один из своих ящиков и вытаскивая огромную чёрную рубашку.

— Не стоит. Она заслужила то, что получила. — Он протягивает мне одежду и отворачивается, и мне остаётся только предположить, что я должна надеть. Так я и делаю. Только когда я одета, когда остальная часть меня скрыта под его рубашкой, я откашливаюсь.

— И каково же было её наказание?

— Ты одета?

— Да.

Каликс снова поворачивается, и его взгляд на секунду задерживается на моих обнажённых ногах. Я скрещиваю руки на груди, и он быстро моргает, словно вспоминая себя.

— Они лишили её всех оставшихся титулов и изгнали. Превратили в Волка-одиночку, — говорит он. — Её оставили умирать, но, прежде чем она смогла это сделать, у неё появился я. Королева