Пепел. Гори оно все... - Весела Костадинова

мама – соседка Ковалевых – в хлам разругалась с матерью Альбины, назвав приехавшую Эльвиру сукой и потаскухой. Женщина даже ударила девушку по лицу, проклиная день, когда ее сын влюбился в продуманную тварь. Скандал обсуждала вся деревня.

Как ни странно, эта новость вызвала у Альбины злую усмешку, хоть она и понимала, что теперь уже не поедет в село очень долгое время.

Мать звонила еще пару раз, и Альбина даже нашла в себе силы с ней говорить. Но не долго, просто отключая звонок, чем, уверенна, вызывала в матери невероятное раздражение и откровенное непонимание.

— Значит, завтра увидишь их обоих… — резюмировал Дима, глядя в свою кружку, словно там мог найти ответы. Его голос был тихим, но в нём сквозила тоска, острая, как лезвие.

— Чтоб они оба сдохли… — отозвалась Альбина, тяжело закрывая глаза. Её слова были пропитаны ядом, но произнесены устало, как будто даже ненависть отнимала последние силы.

— Нет, Аль… — Дима горько усмехнулся, и его тоска резала воздух, как холодный ветер. — Они будут жить. Жить и радоваться жизни. Один — с той, которая его выбрала, пройдя по нашим головам. Второй… Ну, второй, судя по всему, вообще людей за людей не держит. Им, Аль, даже стыдно не будет. Они просто… перешагнут через нас и пойдут дальше.

И в этих словах была вся правда жизни. Той жизни, которую Альбина раньше не признавала, но прочувствовала на себе в полной мере.

— Эля приходила сегодня… — добавил Дима, почти шёпотом, как будто слова жгли ему горло.

— Зачем? — Альбина даже не открыла глаза, её голос был ровным, но в нём чувствовалась усталость, граничащая с равнодушием.

— Сказать, что я веду себя не по-мужски, — Дима рассмеялся, но смех был сухим, ломким, как треснувшее стекло. — Что настраиваю тебя против неё. А моя мама, по её словам, так вообще адская тварь… Притащилась ко мне, чтобы объяснить, как я неправ.

— Охуеть самомнение… — вырвалось у Альбины против воли. Она повернулась на спину, скрестив руки на груди, всё ещё не открывая глаз. Её губы дрогнули в злой усмешке. — Серьёзно? Она правда думает, что я сама не могу её ненавидеть?

— Она, Аль, свято верит, что ты бы её уже простила, если б не я, — Дима покачал головой, и в его голосе мелькнула горечь. — Что это я тебя подзуживаю, а ты… ты просто запуталась. И что она, Эльвира, всё ещё твоя сестра, которая желает тебе добра. И что она все исправит, что теперь, когда она с Артуром, она и тебе поможет…. Найти кого-то…. и….

Альбину затрясло от безумного смеха.

- Дим, вот скажи мне, она совсем ебанутая?

— Она… — Дима запнулся, его голос был тихим, сломленным. — Она живёт своим миром, Аль. Молодая, глупая… Не понимает, что натворила. Думает, это всё можно просто забыть, как детскую ссору.

— Сука она, Дим, — лениво, но твёрдо ответила Альбина, её голос был усталым, словно она смирилась с неизбежным. Она убрала ладони от лица и снова закрыла глаза, как будто слова отнимали последние силы. — Самолюбивая, эгоистичная сука. И ты, и я — мы оба это знаем. Всегда знали. Наша любовь застилала нам глаза. А она… она прошла по ней ледоколом, как будто мы — просто мусор под ногами.

Дима молчал. Его руки дрожали, сжимая кружку, и Альбина знала, что он чувствует то же, что и она — смесь ненависти, боли и пустоты, что осталась там, где когда-то была надежда. Они снова замолчали, и тишина, густая, как туман, окутала кухню. Дождь за окном стучал всё громче, а свет лампы казался слишком тусклым, чтобы разогнать тьму, что поселилась в их душах.

- Твоя мать тоже думает, что ты простишь…

- Я не прощу… - Альбина вдруг осознала это в полной мере. Сказала то, что сидело в ней всю эту неделю. – Не измены Артура, Дим. Как это не больно, но мужчины изменяют…. Я с самого начала это знала… Я не могу простить ее…. Мою сестру, которая просто забыла об этом, когда появился хороший вариант устроить свою жизнь…

Её голос дрогнул, но она не заплакала. Слёзы высохли где-то внутри, оставив только холодный огонь, что тлел в груди. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы не дать этому огню вырваться.

— Аля… — Дима запнулся, его взгляд метнулся к ней, но тут же вернулся к кружке. — Она действительно могла влюбиться…

— Ты до сих пор её защищаешь… — Альбина резко повернула голову, её глаза сверкнули, как лезвия. В её голосе была не только злость, но и боль — боль от того, что даже Дима, её единственный союзник, всё ещё цепляется за тень Эльвиры.

— Я… — Дима потёр лицо рукой, его пальцы дрожали, как будто он пытался стереть с себя эту слабость. — Я стараюсь быть объективным, Аль. Пытаюсь понять… Не для неё. Для себя. Чтобы не сойти с ума.

Альбина молчала, глядя на него. Она видела, как он борется — с любовью, что всё ещё тлела в нём, с ненавистью, что разъедала его, с пустотой, что была их общим домом. Её гнев угас, сменившись усталостью, тяжёлой, как мокрый снег. Она отвернулась к потолку, где паутина в углу казалась картой их разбитых жизней.

— А я не хочу быть объективной, Дим, — тихо сказала она, её голос был почти шёпотом, но в нём звенела боль. — Я хочу, чтобы у меня не болело… вот здесь. — Она стукнула себя по груди, туда, где сердце билось глухо, как сломанный мотор. — Какое, думаешь, у нас с тобой будущее? А? Что нас ждёт? Ещё больше этой… пустоты? Ещё больше людей, которые будут перешагивать через нас? Ты думаешь, мы сможем нормально...жить? Что не будем в каждых новых отношениях видеть.... вот это?

- Время лечит, Аль…. – тихо заметил Дима. – По крайней мере, так говорят…. – добавил он еще тише.

Девушка замолчала, снова уставившись в потолок.

В кабинете Ярослава он был таким же белым. Почти идеально чистым, в отличие от их маленькой квартиры, где давно поселились паучки – домашние питомцы, как называл их Дима.

Альбина оказалась здесь впервые, но не чувствовала ни любопытства, ни желания разглядывать. Её глаза не цеплялись за детали — ни за фотографии