Алтарь для Спящего бога - Аня Викторовна Кузнецова

Кажется, Глаша вздохнула с облегчением. Она подняла голову и впервые улыбнулась.

– Ну раз одобрил, значит, надо подумать об имянаречении. Проведём церемонию после Бейтрина, что скажешь?

– Добро. Во-вторых, Вест.

Улыбка погасла. Глаша нахмурилась и отвернулась, пряча взгляд.

– Кома рассказал?

– У меня свои глаза есть, – Альгар присел рядом и взял её руки в свои. – Случай или судьба приведут его в Священную рощу. Сейчас он юн, но что если ему будет двадцать? Тридцать?

– Разве я могу вернуться? – голос Глаши дрожал. Едва-едва, но даже этого было достаточно, чтобы понять – она боится.

Глафира сбежала вместе с воеводой своего отца, вышла за него замуж, и они счастливо прожили без малого десять лет. И прожили бы ещё больше, если бы Бажен не погиб в самом начале мятежа. Как и полагается, ушёл брат смертью воина, но рана от потери не затянулась и по сей день. Однако [[Белун Топчий]] не забыл свою дочь, хоть и был разгневан её необдуманным поступком.

– Твой отец прислал письмо. Он готов принять тебя обратно. Вместе с детьми, – Альгар достал письмо из кармана и вложил его в руки Глафиры.

– Ты гонишь нас? – с обидой спросила она.

– Никогда. Мой дом – твой дом. Мой хлеб – твой хлеб, сестра. Но я начинаю понимать, что кроме нашей семьи есть ещё и другая. Та, что дала жизнь. Та семья, чья кровь течёт в твоих жилах. От неё не отмахнёшься пустым словом. Её не забудешь, как прошлогодний снег. Твой отец всё ещё помнит тебя и не отрекался. А Весту следует быть среди своих, дабы позже, когда он вырастет, не случилось беды.

– А как же быть с Кома? Он тоже… может вернуться?

– Белун ничего не писал про него. Да и захочет ли Кома вернуться?

Глаша прижала письмо к сердцу и вытерла выступившие слёзы.

– Он слишком горд, чтобы вернуться. И слишком совестливый, чтобы просить прощения. Считает, что не заслужил его. Вон, даже имя себе другое выбрал. Я могу написать отцу?

Альгар сжал руку Глаши и ободрительно улыбнулся.

– Можешь. Я дам гонца.

.

Эрия всегда любила Бейтрин. Шумную возню вокруг ещё ненакрытого стола, запахи, идущие с кухни, суетливую кутерьму и груды подарков, свежий запах ели и то тепло, что может быть только дома. Раат не был её домом. Не был он и пристанищем друзей. Впрочем, и тюрьмой он тоже не был.

Как-то так получилось, что Аника быстро нашла ей занятие, и ещё не настал полдень, а Эрия вовсю бегала по комнатам, то ища скатерть, то расставляя посуду, то помогая на кухне выкладывать угощение. Она даже тихо рассмеялась, когда в кухню ворвался взопревший, в шапке набекрень Вест, победно нёсший в руках курицу.

Но стоило приготовлениям стихнуть, Эрия отправилась к себе. Она не будет сидеть со всеми за столом и не станет портить праздник своим мрачным видом. Да к тому же сидеть рядом и вкушать с одного блюда с человеком, который повинен в её несчастьях, было выше её сил.

Потому стоило кому-то постучаться в дверь, как она резко ответила:

– Я не спущусь!

Дверь отворилась и в комнату вошла Аника. Старуха пристально посмотрела на Эрию, хмыкнула, да прикрыла за собой дверь.

– Затворничество в такой день – грех.

– У меня нет настроения.

Аника присела на кровать рядом с девушкой, но не спешила хватать за руки или обнимать.

– Я расскажу тебе одну историю. Она старая, старше меня, хотя это удивительно.

«Когда-то давно, когда мир был молод и все народы едины, а смерть ещё не коснулась рукой ни одного человека, жил да был Даха-Тор. Он ходил по земле и играл на тростниковой свирели. Сыграет он одну мелодию – все счастливы, сыграет вторую – смеются, сыграет третью – пускаются в пляс.

Однажды Даха-Тор встретил красавицу Кару. Влюбился так, что все прочие радости померкли. Он играл для неё самые лучшие песни, а та улыбалась. Только сердце Кары было безответно к чувствам Даха-Тора, ибо своё сердце она уже отдала другому – простому пастуху Хавьяру.

Даха-Тор придумал такую мелодию, что должна была заставить Кару забыть о своей любви, и обратиться к нему, но всё тщетно. Рассердился свирельщик на своего соперника, да и сыграл на своей свирели самый страшный мотив. Упал пастух Хавьяр, да больше не встал.

Так умер первый человек.

Даха-Тор, увидев, что случилось, разломал свою свирель и убежал прочь. Больше не играл он ни одной мелодии, ибо отдал он свой дар за ревность и злобу.

Говорят, что именно с того времени люди стали умирать, а радости и счастья стало меньше, оттого ценность их возросла неимоверно».

– Я хочу сказать, что… твоя печаль не станет меньше, как и твоя злость. Но здесь нет врагов для тебя. К тому же, поверь, Альг сам боится больше твоего.

– Он-то?! – скривилась Эрия.

– В жизни не бывает всё просто. А тебе, девочка, следует направить свой гнев на что-нибудь иное.

– И на что же?

– Например, подумать, что делать дальше.

– Я хочу уехать! Прочь отсюда. От него, его даров и его войны. Прочь из этой страны.

Аника нахмурилась.

– Куда? Вот и я о том же. Вначале подумай, куда уехать, а потом беги. А если ты боишься, что Альг начнёт тебя неволить или попытается что-то сделать, скажи мне. Я на этого змея управу найду.

.

– Славься ночь в Бейтрин. Пусть столы ломятся от яств, а огонь жарко горит в очаге, и ни один злой дух не переступит нашего порога. Пусть ель, символ нескончаемой жизни, хранит дома людей. Пусть в каждое сердце заглянет радость. Пройдут холода и землю укроет зелёный ковёр, возростится на полях пшеница, соберут славный урожай, а следом вновь снега укроют покрывалом землю эту, и мы соберёмся у стола, и будем вкушать вино и мясо, а огонь согреет наши сердца.

Славься Бейтрин, славься земля наша, истощённая голодом и войной – придёт день и мы воспрянем из пучины мрака и холода. Каждый как один, но вместе едины. Жёны наши и мужья, дети наши, все мы здесь были, есть и будем. Вот мёд, свидетели моих слов!

Альгар замолчал, кивнул Оскольду и тот поднял кубок.

– Те, кто с нами, и те, кто ушли к Предкам, мы помним всех, и каждый в наших сердцах.

Встал