Совместное дыхание. Жизнь и любовь подводных пловцов - Светлана Хромова

проснуться и принять окончательное решение насчет поездки, Марианна уже даже передумала ехать, но так расстроилась от этого, что встала и начала собираться. «Или же не ехать…» – она открыла дверцу холодильника, но потом решила позавтракать в городе. Собранный рюкзак Маша взяла с собой, на случай, если не захочется возвращаться.

Рассвет только начинался. Снег блестел под синими фонарями. В редких окнах горел свет. Есть в привычном месте на ближайшей улице расхотелось и она доехала до «Гусиных лапок». Утренний город был немноголюден, но за забором ее альма-матер кипела жизнь – неунывающие студенты громко разговаривали, кто-то курил, а некоторые просто стояли рядом за компанию, ежась на январском воздухе. Маша вспомнила себя на этом крыльце – с него мир казался ей удивительным и прекрасным. Совсем не таким, каким был на самом деле. Она остановилась и немного постояла возле забора, теперь навсегда отделившего ее от легкой радости студенческого мира.

В «Гусиных лапках ничего не изменилось». Тот же приятный сумрак, темные деревянные столы, те же книги на широких подоконниках. Марианна листала меню, когда услышала за спиной знакомый голос: «Триста восемь рублей? Это точно мой чек? Извините, вы уверены, что не ошиблись…» Это был голос Панаева – профессора по истории. Станислав Львович был старейшим преподавателем их Академии, ветеран, вернувшийся с фронта без руки. Однажды, после того как их группа поздравила его с Днем Победы, кто-то из аудитории попросил: «Расскажите о войне!» «О войне, – повторил он. – А что рассказать?» «Правду!» – выкрикнул Озимков.

«Правду… – повторил Станислав Львович. – Ну что же, можно. Вот вы возьмите хлеб и разломите пополам. Полхлеба – это что? Это хлеб! Потом от половины отрежьте кусок – и это тоже будет хлеб. И от этого куска самый малюсенький кусочек – все будет хлеб. А если вы возьмете правду и отрежете от нее половину, это уже не правда, а полуправда. А если отрежете еще, то вообще не правда, а уже и ложь. Вот так-то, ребята».

После чего он замолчал, а потом заговорил каким-то чужим голосом: «Ну что сказать о войне. Два раза я ходил в атаку. И оба раза было страшно». Больше он ничего не сказал, но стало так тихо, что Маша впервые услышала звук настенных часов, висящих над дверью аудитории. Через какое-то время Станислав Львович, словно очнувшись, уже своим голосом продолжил: «Как вы видите, вторая атака оказалась для меня последней, – он наклонил голову к пустому рукаву пиджака. – А война… Война не окончена, пока не похоронен последний солдат. А возможно ли такое на нашей земле… Я уже не знаю. Вам, молодым, знать. И делать все для этого. Так-то. Расскажите лучше вы мне – о мире!»

Марианна захотела подойти поздороваться, но в это время официантка, заглянув в чек, ответила: «Да, это ваш заказ, никакой ошибки нет, омлет, чай», – принялась перечислять она.

«Да, нет-нет… – растерянно перебил ее Станислав Львович. – Не считайте, вот, пожалуйста!» Он достал из внутреннего кармана кошелек, старый, с потертыми боками и очень тонкий, словно внутри вообще ничего не было. Марианна сразу вспомнила кошелек Игоря, толстый, темно-янтарного цвета, с лоснящимися боками. Из основного отделения выглядывали крупные купюры, а все маленькие кармашки были заняты карточками, в основном банковскими. Монет в нем никогда не было. У Станислава Львовича восьми рублей тоже не оказалось, но вряд ли из-за того, что он не хотел возиться с мелочью. Тщетно пошарив в отделении для монет, он достал пятьдесят рублей. У Маши мелькнула мысль расплатиться за него, но она тут же ее отвергла, побоявшись обидеть своего профессора. Она вытянула шею, пытаясь заглянуть в предмет, больше похожий на крошечную книжицу, чем на кошелек. Хотелось удостоверится, что в нем еще были деньги, но разглядеть не удалось. Когда он выходил, Марианна спешно отвернулась к окну, чтобы Станислав Львович ее не узнал. В это время телефон начал звонить, она молниеносно выхватила его из сумочки и отключила звук, но имя «Игорь Суханов» продолжало настойчиво переливаться на экране.

– Да… – наконец произнесла она.

– А я уж подумал, что ты мороза испугалась!

– Нет, не испугалась!

– Тогда одевайся, я скоро буду.

– А я не дома.

– И где же ты?

– В «Гусиных лапках» рядом с институтом.

– Какие лапки, какой институт? Я уже опаздываю! Что ты там делаешь?

– Думаю о несправедливости этого мира. И завтракаю. Не хочешь – не приезжай.

– Да, конечно, хочу! – после небольшой паузы сказал Игорь. – Диктуй адрес, вбиваю в навигатор.

Когда Марианна села в машину, ей показалось, что в салоне появился какой-то неприятный запах, который ее раздражал.

– Ты что, новый освежитель купил?

– Да нет. Ты чего грустная такая?

Во время Машиного рассказа про Панаева, Игорь перебил ее:

– Но у него же и пенсия, и зарплата. И еще льготы. Должно вообще-то хватать.

– Хватать? А какая у него пенсия и зарплата, ты знаешь? А сколько продукты стоят, знаешь? А лекарства? Я вчера в аптеке две с половиной тысячи оставила, а купила фигню какую-то, витаминки, травы… А серьезные лекарства очень дорогие!

– Ну отдай ему свою зарплату.

– Не возьмет он мою зарплату! Да и дело тут ведь не в том, что он голодает. Ну почему у профессора вызывают затруднение несчастные триста рублей! У него же в голове столько книг, он столько сделал, он воевал и теперь учит и выпускает студентов, которые зарабатывают гораздо больше его…

– Закон жизни, что тут сделаешь?

– Это не закон, а черт знает что! Так не должно быть, понимаешь! Ну, может, в каждом вузе нужно организовать благотворительную организацию из выпускников. Чтобы учителя могли воспользоваться, если понадобится, помощью. Но только как все это оформить, распределить… Знаешь, я на фейсбуке состою в куче групп. Вот в одной продают брендовые вещи, сумки, тряпки по пятьдесят – сто тысяч. А в другой нужна помощь людям. Или животным. И собирают на коляску инвалидную, или операцию, или дом восстановить после пожара… И пятьдесят, и сто, и триста, и больше. И вот с одной стороны – сумка, а с другой – аппарат для дыхания. И с одной стороны, я вроде все понимаю, а с другой – не совсем. Это как будто бы две линии жизни, два параллельных мира…

– Да брось!

– В каком смысле?

– Ну если хочешь, дай денег кому-нибудь и прекрати нервничать. А лучше купи себе сумку.

– Что ты хочешь сказать? – Марианна почувствовала, что ей стало трудно глотать, словно ее горло внезапно распухло изнутри.

– Я? Это ты говоришь что-то странное. Слушай,