По ту сторону свободы - Анна Александровна Бойцан

class="p1">Тишина. Тяжёлая, давящая, как приговор. Лив чувствовала, как её сердце колотится в груди, заглушая собственные мысли. Дрожь пробежала по телу, заставляя колени слегка подкоситься, но она стояла. Она посмотрела на Дориана, который продолжал сидеть, не отрывая от неё взгляда.

— Я знаю, как это выглядит, — выдохнула она, её голос был хриплым шёпотом, полным отчаяния, но с нотками упрямства. — Но прошу меня понять. После той ночи... Я не справлялась. И... я поддалась эмоциям, написала Мар. Я знаю, что нарушила обещание, но мне нужна была поддержка. Прости.

Она сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, оставляя белые полумесяцы. Слёзы щипали глаза, но она держалась, не позволяя им пролиться.

Дориан наблюдал за ней. Его лицо оставалось бесстрастным, как маска, но в глубине глаз что-то мерцало — то ли любопытство, то ли что-то более глубокое, неуловимое, что Лив не могла расшифровать.

— Простил, — наконец произнёс он, его голос был сухим и лишённым всяких эмоций, словно он говорил о погоде. Это обезоружило Лив сильнее любого крика, любой ярости. — Что дальше?

Лив пошатнулась, словно от удара. Это было не то, чего она ждала. Не гнев, не осуждение. Просто абсолютное безразличие, которое казалось ещё страшнее. Она сделала глубокий вдох, пытаясь собрать мысли в единое целое. Сейчас или никогда.

— Когда она ответила, я думала, что она всего лишь позвонит, мы просто поговорим, — начала Лив, её голос дрожал, но она старалась держать себя в руках. — Но она приехала. И... она рассказала мне кое-что. Они знают о тебе. Обо всём. О том, что ты — первоисточник.

Слова слетали с её губ потоком, смешиваясь с невысказанной виной и страхом. Она смотрела на него, ожидая взрыва, любой реакции — удара, упрёка, но Дориан просто сидел, по-прежнему отстранённо изучая бумаги. Только кончики его пальцев едва заметно подрагивали на столе, а челюсть напряглась, выдавая скрытое напряжение.

— Она рассказала о сыворотке, — продолжила Лив, голос дрожал, но она заставила себя говорить. — О лекарстве, которое может снова сделать тебя человеком. Они говорят, что это может обнулить первоначальную мутацию, и тогда остальные вампиры потеряют способность обращать. Я выслушала их, не потому что собиралась предать тебя, а потому что хотела понять, что они знают.

Дориан медленно поднял голову. На этот раз он действительно посмотрел на неё. Его глаза, до того непроницаемые, стали тёмными, глубокими, как омуты. В них читалась бездна эмоций — удивление, гнев, неверие, и что-то ещё, что Лив не могла понять. Зрачки расширились, поглощая свет, словно чёрные дыры.

— Ты правда хочешь, чтобы я это сделал? — его голос был низким, почти шёпотом, но в нём звенела сталь, способная резать. Это был не вопрос, а приговор, вызов, пронзающий насквозь.

Лив сглотнула, губы пересохли. Она посмотрела в его глаза, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы ей ответить.

— А ты? — вырвалось у неё, почти дерзко, прежде чем она успела себя остановить. — Ты этого хочешь? Стать человеком?

Дориан медленно оторвался от стола. Его движение было плавным, бесшумным, как у хищника, выходящего на охоту. Лив затаила дыхание, чувствуя, как воздух вокруг наполняется его тёмной, необузданной силой. Шаг за шагом он сокращал расстояние между ними, и в её груди забилось что-то безумное — то ли надежда, то ли дикий, первобытный страх. Его тень накрыла её, когда он остановился в нескольких сантиметрах, почти касаясь, но не переступая невидимую черту.

Его взгляд, до этого непроницаемый, теперь пронзал её насквозь, словно острые клинки. В его глазах что-то мерцало — не гнев, не осуждение, а что-то гораздо более сложное и мучительное: боль, которую он привык скрывать за тысячей масок, и едва уловимые отголоски чего-то, что когда-то было нежностью. Лив невольно потянулась, почти ожидая прикосновения, утешения, понимания. Ей отчаянно нужна была хоть какая-то человеческая реакция от него, способная преодолеть эту бездну, что лежала между ними.

Но вместо этого, Дориан лишь склонил голову, его голос был низким, бархатистым, и совершенно лишённым тепла.

— Ты свободна, Лив, — прошептал он, и эти слова были холоднее самой смерти. — Можешь идти.

Он отступил так же бесшумно, как и приблизился, растворяясь в полумраке, оставив её стоять в опустошении, где только что висела призрачная, хрупкая надежда. Дверь кабинета бесшумно распахнулась, а затем закрылась, оставляя Лив наедине с леденящим эхом его слов.

Время тянулось медленно, вязко, как густой мёд. Лив провела остаток дня в своей спальне. Она не хотела попадаться ему на глаза, не хотела новых столкновений, способных снова разорвать её на части, обнажая нервы. Казалось, каждый шорох за дверью заставлял её вздрагивать, как натянутая струна.

Сгущались сумерки, комната погружалась в синеву, затем в непроглядную тьму. Наконец, когда звёзды уже рассыпались по бархату неба, и дом затих в предвкушении ночи, Лив услышала шаги. Тяжёлые, размеренные, приближающиеся к её двери. Сердце заколотилось, заглушая все звуки, кроме бешеного ритма в собственных ушах. Она затаила дыхание, сжавшись на постели в маленький комок.

Щелчок. Дверь бесшумно открылась. В проёме, в ореоле тусклого света из коридора, появился Дориан. Его чёрная рубашка была расстёгнута на верхние пуговицы, открывая ключицы, рукава закатаны до локтей, обнажая сильные предплечья. В тусклом свете его фигура казалась вырезанной из тени, величественной и пугающей.

Он не сказал ни слова. Лив не могла оторвать глаз, чувствуя, как напряжение натягивается между ними тонкой, звенящей нитью, готовой лопнуть. Он медленно поднял руку, коснулся воротника рубашки, затем движением, полным почти хищной, гипнотической неторопливости, начал расстегивать пуговицы, одну за другой, пока рубашка не распахнулась, обнажая сильную, рельефную грудь. Он скользнул взглядом по её лицу, ни секунды не отрывая глаз, и Лив почувствовала, как её собственное дыхание сбивается, становясь прерывистым, судорожным. Он снял рубашку и небрежно бросил её на кресло. Его движения были плавными, нарочито неторопливыми, и это медленное, будничное действие в полной тишине наполнило комнату невыносимым, почти болезненным предвкушением. Её мозг лихорадочно перебирал варианты: Сорвётся? Будет кричать? Подойдёт? Хочет её? Хочет наказать? Что вообще он собирается сделать?!

Дориан закончил, опустил руки и выпрямился. Его глаза смотрели на Лив. В них не было ни ярости, ни желания — лишь глубокая, непроницаемая тень, словно бездна.

Наконец, нарушая давящую тишину, его голос прозвучал: ровный, безжизненный, как обычное замечание, но Лив слышала в нём скрытую остроту. Или, ей так казалось?

— Никак не удаётся избавиться от... послевкусия. Есть идеи, Лив?

Лив замерла. Его слова были не вопросом, а приглашением. Или приговором. Всё, что он говорил днём, было лишь прелюдией,