По ту сторону свободы - Анна Александровна Бойцан

— Или эмоционального голодания, — поправил он всё так же усмехаясь. — Слишком долго ты терпела всё обычное, чтобы в один момент не захотеть экстремума. Ты же знаешь, это не только про физику. Это про голод, Лив. Про настоящую, глубинную жажду.

Он прильнул ближе, наклонился, коснулся кончиками пальцев её подбородка, чуть приподнял лицо. Его взгляд горел, притягивая её взгляд, не давая отвернуться.

— Тебе не нужен был кто-то, кто просто прикоснётся. Ты ждала кого-то, кто прочитает тебя. Кто сорвёт все маски, обнажит истину. И я читаю, Лив. Читаю, как открытый том, с закладками на самых изношенных страницах. Я вижу шрамы, которые ты прячешь. Я слышу невысказанные желания, которые ты подавляешь.

— И что там написано? — прошептала она, её голос звучал чуть хрипло, предвкушая.

Он прищурился, фальшиво задумчиво. Пальцы Дориана скользнули по её скуле, легко, почти невесомо, и Лив замерла.

— «Не тронь — убьёт». Подчёркнуто трижды. Но слишком соблазнительно, чтобы не рискнуть. А дальше — «Хочу боли, но так, чтобы было нежно. Хочу подчиниться, но только тому, кто всё равно склонится передо мной в нужный момент».

Он опустил руку, и его губы растянулись в довольной улыбке.

— Ты в этом прекрасна. Ты хочешь отдать контроль — и при этом держать его в кулаке. Тебе нравится зависимость, если она взаимна. Тебе нравится, когда я чувствую твой ответ, когда я знаю, что заставляю тебя дрожать. И я не против, кстати. Разве это так плохо, Лив, что мы оба нашли то, что искали? Разве это не делает нас... особенными?

Наконец, голос Лив прозвучал почти отчаянно, но с едва сдерживаемым вызовом.

— Так вот почему тебе это нравится?

— Мне нравится, когда ты трепещешь, — он подошёл ближе, склоняясь к её уху, его дыхание опалило кожу, и Лив почувствовала, как её тело отзывается лёгкой дрожью, — но ещё больше — когда ты дерзишь сквозь дрожь. Потому что это значит, ты всё ещё сражаешься. И всё ещё хочешь. Ты боишься признаться себе, что это то, чего ты всегда жаждала. Что эти желания — проявление твоей скрытой, дикой натуры, а не просто травмы.

Лив резко дёрнулась, её глаза встретились с его взглядом.

— Ты говоришь, что это не травма? Что это нормально?

Дориан медленно выпрямился, его взгляд потемнел, став глубже и серьёзнее. Он прильнул ещё ближе, нависая над ней.

— Я говорю, что это правда. Твоя правда. И моя правда. Если эти желания продиктованы травмой, Лив, то мы оба чертовски больны. — Он склонился ещё ниже, его лицо почти касалось её. — Но разве быть больными вместе, наслаждаясь этим безумием, хуже, чем быть одинокими и «нормальными»? Разве это плохо — признать то, что делает тебя живой, даже если оно пугает?

Лив не могла отвести взгляд. Её грудь тяжело вздымалась. Слова Дориана били в самое сердце её сопротивления, задевая что-то глубоко внутри. Она ненавидела это признание, но оно было истинным. Она была больна, и он был болен, и вместе они создавали нечто... немыслимое. И это «немыслимое» чертовски притягивало. Эта мысль, жуткая и освобождающая одновременно, оседала в ней, как яд, медленно расползающийся по венам. Она была с ним. И это ощущалось правильным. Но было ли оно таковым на самом деле?

Он выпрямился, медленно отступая, и по дороге небрежно сорвал с кресла её халат, бросив его к ней на кровать.

— Надень это. У нас ещё есть день. И, возможно, я успею показать тебе кое-что, что даже ты не включила в свои мрачные прогнозы.

Воздух в особняке был наполнен запахом кофе, свежего дерева и того, что оставалось в пространстве после долгого, почти болезненного слияния двух тел и двух психик, отпечатавшегося на стенах и, казалось, в самой коже.

Лив сидела на краю кухонной столешницы, рассеянно болтая ногой, в лёгком полупрозрачном халате, пропахшем им до самых нитей. Дориан стоял у плиты, ловко разбивая яйца в сковороду, и это выглядело до абсурда нормальным. Слишком нормально, почти пугающе, словно маска, за которой скрывалось нечто совершенно иное.

Он бросил взгляд через плечо, его глаза искрились.

— Ты не против устроить сцену насилия над помидорами?

Лив усмехнулась, спрыгивая со столешницы, и подошла к нему, чувствуя его близость, как электричество:

— Скажем «нет» насилию. Но над овощами — пожалуй, да. Я могу быть жестокой, когда это того требует.

— Тогда давай, — он подтолкнул к ней разделочную доску, его пальцы едва коснулись её, посылая волну тепла. — А я доделаю омлет. Потом завтрак на свежем воздухе?

— Какой ты сегодня... — она прищурилась, испытывая его. — Почти домашний. Как будто мы — обычные люди.

— Иногда я бываю, — Дориан поднял на неё взгляд, и в нём мелькнуло что-то дикое, хищное, сбивающее с толку. Намек на то, что эта «нормальность» — лишь мимолётная иллюзия. — А вечером, — он сделал паузу, глядя на неё чуть внимательнее, его тон стал серьёзнее, — я бы хотел, чтобы ты кое с кем познакомилась.

Лив почувствовала, как её кровь заледенела. Она не знала, кого он имел в виду. Но предчувствие, темное и острое, сжало грудь.

— С кем? — выдохнула она.

— С Эрид, — его голос стал чуть мягче, почти ласковым. — Помнишь, я упоминал?

Она кивнула. Конечно, Лив помнила. Та, кого он обратил первой. Та, кто до сих пор имела особое место в его жизни. Та, кого он защищал. Она была живым напоминанием о его прошлом, о его истинной, пугающей сущности. Лив чувствовала, как ревность холодной змейкой свернулась в груди.

— Если ты не против, конечно, — добавил он, оборачиваясь. — Но мне бы хотелось, чтобы вы... поняли друг друга. Она важна. Ты важна. Мне хотелось бы, чтобы вы нашли общий язык. Тебе нужен друг. Из моего мира. Тот, кто поймёт то, что человек понять не способен.

Лив едва заметно сжала губы, пытаясь не выдать внутреннего напряжения, которое росло с каждым словом Дориана.

Её телефон, лежавший на столешнице, завибрировал. Сердце пропустило удар, затем забилось бешено.

Она украдкой бросила взгляд.

«Мар: Лив, ты цела? Что случилось? Ответь, пожалуйста.»

— Всё в порядке? — голос Дориана прозвучал мягко, но с хищным оттенком настороженности, способным разглядеть ложь сквозь самую плотную маску.

Лив выдавила улыбку, но она с трудом ложилась на лицо, почти причиняя боль. Ложь топталась в горле, вязкая и горькая, словно дёготь.

— Да. Просто... вспомнила кое-что.

— О чём? — Его взгляд не отпускал её, проникая сквозь маску. Лив ощущала, как его проницательность давит на неё, угрожая раздавить.

— О работе, — слова вырвались слишком быстро, почти задыхаясь. — Мне