Поймать солнце - Дженнифер Хартманн

Добравшись до небольшой прихожей, я распахиваю дверь и оказываюсь лицом к лицу с чистой красотой.

Слова застревают у меня в горле, дыхание перехватывает.

— Привет.

Элла выглядит потрясающе в маленьком черном платье, ее волосы уложены в темно-рыжие локоны, которые ниспадают на плечи. А в руках у нее блюдо, обернутое фольгой. Она высоко поднимает его.

— Я принесла грудинку.

Она принесла грудинку.

Она принесла грудинку.

Я не знаю, что делать: кричать на нее или извергать из себя признание в любви. Но лишь медленно моргаю, переводя взгляд с блюда в ее руках на ее лицо. На нем немного макияжа, губы рубиново-красные, а веки накрашены серебристыми тенями. Ее длинные, чернильно-черные ресницы трепещут в ответ, а улыбка становится еще ярче.

— Ты… принесла грудинку, — ошеломленно повторяю я.

Она кивает.

— Ага. Ты сказал, что у вас нет духовки.

— У нас даже нет подходящего стола, за которым можно было бы поесть. Лишь складной стол со стульями из гаража.

— Я легко приспосабливаюсь.

Ты идеальна.

Именно это я и хочу сказать, но мой отец подходит к открытой двери и протискивается мимо меня.

— О, разве ты не прекрасна? — говорит он с нотками волшебства в тоне. — Макс, посмотри на нее. Она прекрасна. — Папа с гордостью сжимает мое плечо.

Наконец я прочищаю горло и делаю шаг назад, понимая, что у меня нет другого выбора, кроме как впустить ее внутрь.

— Да, так и есть.

Элла одаривает меня улыбкой и переступает порог, обводя взглядом захламленную гостиную. Обычно я изо всех сил стараюсь поддерживать чистоту и порядок в свое ограниченное свободное время, но мы только начали ремонт, так что сейчас здесь хуже, чем когда-либо. Повсюду пыль и обломки гипсокартонных плит. Диван накрыт синим брезентом, потому что это единственный приличный предмет мебели, который у нас есть, и я не хотел бы испортить его краской и падающим мусором.

Только одним словом можно описать, что я сейчас чувствую, когда эта великолепная девушка, в которую я быстро влюбляюсь, оценивает мои нынешние условия жизни.

Ужас.

Но ее улыбка не сходит с лица, когда она оглядывается по сторонам, а затем снова смотрит на меня.

— Спасибо, что пригласили меня.

Я вздыхаю.

— Конечно.

Папа кивает на прилегающую кухню.

— Давай накроем на стол. Я проголодался. Не помню, когда в последний раз ел горячую грудинку. Ты сама ее приготовила? — спрашивает он Эллу.

— Да, — отвечает она. — Скажем так, моя мама в ближайшее время не пройдет кастинг на «Мастер-шеф».

— Впечатляет.

Да уж. Не знаю, что впечатляет больше — то, что Элла приготовила нам грудинку, или то, что мой отец в здравом уме, трезв и одет в костюм. Меня переполняют эмоции. Смущение греет мне кожу, а вид отца в таком состоянии — сердце. А вид Эллы в красивом платье, с локонами в волосах и улыбкой на лице согревает всю мою чертову душу.

Она подходит к раскладному столику и ставит на него блюдо в фольге.

— Нам нужны тарелки или столовые приборы? Я с радостью сбегаю домой за чем угодно.

— Не нужно. — Я иду к шкафу в прихожей, чтобы взять старую скатерть, а затем достаю из серванта мамину винтажную посуду. У нас есть остатки спагетти, которые мы можем разогреть для гарнира. А также есть один из тех готовых наборов для салата и баночка французского соуса. И полкувшина апельсинового сока.

Придется обойтись этим.

Ножки стула скрипит по полу, когда отец выдвигает его для Эллы. Я внимательно слежу за ними, переходя от стойки к холодильнику и шкафу.

— У вас с моим сыном школьная любовь, да? — спрашивает отец, медленно опускаясь на свой стул напротив нее. Он прислоняет трость о клеенчатую скатерть с цветочным узором. — Я встретил свою жену в старшей школе и дарил ей розы каждый божий день до окончания школы. Я знаю, что ты сделаешь моего сына очень счастливым.

Элла вздрагивает, теребя длинный локон.

— О, я не… — Она запинается, прочищает горло и переводит взгляд на меня. — Спасибо. Вы вырастили замечательного сына, мистер Мэннинг.

Последние шесть лет я сам растил себя, но не говорю этого. Выложив спагетти на чугунную сковороду, я разжигаю дровяную печь.

— Зови меня Чаком, — напоминает ей папа. — Эй, а ты играешь в «Эрудит»?

— О, эм, не очень. Я играла несколько раз с братом несколько лет назад, — отвечает Элла.

— Да? Я его не видел.

— Он… переехал. Он на четыре года старше меня.

— Наверняка поехал посмотреть мир. Это здорово. Умно. — Он кивает. — Он такой же романтик, как и ты?

Ворча, я подхожу к столу и ставлю три тарелки, затем разворачиваю фольгу на грудинке.

— Папа, — предупреждаю я. Его странная смена тем и личные вопросы почти так же отталкивают, как и спагетти, которые я разогреваю.

Элла качает головой, посылая мне крошечную улыбку.

— Все в порядке. И, честно говоря, я не такой уж романтик. Скорее, наоборот.

— Ерунда. — Папа проводит рукой по воздуху, словно разрывая ее слова на куски. — В твоих глазах много любви. Действительно, много. Тебе просто нужно вытащить ее из себя и поделиться с миром. Сейчас она в ловушке. Романтизируй свою жизнь.

Я собираюсь снова вмешаться, но Элла поднимает руку, останавливая меня. Она смотрит на моего отца остекленевшим взглядом.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду то, что сказал, дорогая. Романтизируй свою жизнь. Не живи каждый день так, будто он последний. Проживай каждый день так, будто он первый. Последние дни трагичны. Первые волнительны и полны праздника. Смотри на каждый восход солнца так, будто впервые видишь такие цвета. Слушай свою любимую песню так, словно никогда не слышала такой прекрасной мелодии. Если сделаешь каждый день праздником, тебе никогда не будет скучно в своей собственной истории.

Я останавливаюсь, возвращаясь к плите. Слова отца окатывают меня волной тепла. Я давно не слышал от него столько чертовски разумных слов, и от этой мысли у меня чуть не подкашиваются колени. Когда я смотрю на Эллу, она смотрит на него с выражением, которое отражает мое собственное. В ее глазах блестят слезы, а губы подрагивают от нежного удивления.

Что на неё нашло?

Элла делает глубокий вдох.

— Это… очень мудро. Спасибо.

— У меня бывают моменты. — Отец берет вилку и вонзает ее в грудинку. — Давайте есть.

Мы едим.

Мы смеемся.

Мы играем в «Эрудит», пока не садится солнце. Элла придвигает стул ближе к моему, ее голая нога касается моей штанины. Когда я тянусь за ее рукой, она переплетает наши пальцы, и так мы