Любовь по-немецки - Мара Дорст

– Он пришёл сюда с сестрой?

– Ага, с сестрой, – сказала Мануэла, как мне показалось скептически, что ещё более усилило мои подозрения, и сплюнула.

Она ненавидела Карстена и не стесняясь называла его ублюдком за то, что он оставил её одну с ребёнком. Её дочке Тане было три годика, и у неё были большие серые глаза Карстена. Однако тот не проявлял к ней никаких отцовских чувств, не помогал материально, а поравнявшись с ними на одной стороне улицы, тотчас переходил на другую или проезжал на своём велосипеде, словно не замечая. Мне стоило прислушаться и присмотреться к этим признакам в самом начале. Отношение к собственному ребёнку многое говорит о человеке, но я была ослеплена чувством и везде искала оправдания моему любимому. К тому же Йенс рассказывал, что Мануэла не слишком разборчива в связях, и за три месяца совместной с Карстеном жизни успела переспать со всеми его сослуживцами из пожарного отдела. Может быть, он не был уверен, что Таня – его дочь.

Мои глаза упорно продолжали искать Карстена и его так называемую сестру.

Они перемещались по всей территории площадки, переходя от одной палатки к другой, весело смеялись и казались абсолютно счастливыми. Периодически Карстен или его спутница обнимали мальчика за плечи или ерошили его волосы, и со стороны казалось, будто это их общий сын. Удивительно было и то, что Карстен совершенно не хромал. Он выглядел здоровым человеком, хотя два дня назад он навещал нас в своём медицинском сапожке, сильно прихрамывая.

Карстен и Макс (так звали ребёнка) направились к автобану и сели в автомобиль. Девушка ждала снаружи. Я угрюмо накачивалась пивом, не замечая, как тают в пачке сигареты одна за одной. Все больше сопоставляя, я находила так много противоречий в описании сестры и в том, что я видела в реальности, так что под конец у меня не оставалось сомнений, что это никакая не сестра. В руке девушки была роза.

«Кто эта женщина?», – не переставая вопрошала я Йенса. Со мной был только мобильный телефон с плохим переводчиком, и меня трясло от того, что я не имею возможности нормально изложить мои мысли и услышать вразумительный ответ.

Я заставила Йенса написать Мануэле, которая уже потерялась из вида в поисках новых мужчин, и ещё раз спросить, кто же эта фрау на самом деле. Мануэле было явно не до нас, и сообщение оставалось непрочитанным.

Тем временем счастливое семейство устремилось в нашу сторону и расположилось как раз за соседним столиком. Карстен в упор «не видел» и «не замечал» меня. Что может быть унизительнее для женщины, когда на публике её возлюбленный делает вид, что с ней не знаком, особенно если он пришел с другой? Карстен дурачился как ребенок, сражался с мальчишкой на деревянных мечах, кидал бумажки в бармена и со смехом убегал от него (это при больной-то ноге), в общем, прыгал как резвый козёл. Таким я его уже давно не видела. Но таким я его когда-то полюбила. Я украдкой поглядывала на его спутницу. Она сидела напротив Карстена рядом с ребёнком, периодически ласково обнимая его, словно родная мать. Было странно ожидать такого от женщины, которая не приходится мальчику никем и видит его от силы две недели. Обычная девушка лет 27, ничем не примечательная, но все же симпатичная. Пазлы начали складываться в моей голове. Это именно она, а не сестра прочла моё письмо. Это именно для неё в статусе Карстена появилось «Шац, ихь либе дихь» («Сокровище, я люблю тебя»). Именно поэтому прекратилась переписка со мной, поэтому он перестал приходить, поэтому я была заблокирована. Я была одурачена, растоптана. Меня обманом заставили вернуться назад. Ярость закипала во мне. Снова сценарий Йенса, который подписал на это своего друга. И вот я вернулась, и Карстену больше не надо изображать влюбленного. Он вернулся к своей девушке и даже не стесняется демонстрировать мне ее. Ведь птичка уже в клетке, и клетка захлопнулась.

Поэтому, когда Йенс с невинным видом моргая голубыми глазками спросил меня, иду ли я в шатёр танцевать, я чуть не вцепилась ему в лицо. Я ненавидела его.

– Все кончено, Йенс Хаас, – медленно и отчётливо произнесла я. – Всё кончено. Я улетаю в Россию, и это уже навсегда.

Я встала из-за стола и, с бутылкой пива в одной руке и сумочкой в другой, направилась к выходу с площадки. Муж поспешил за мной. Так как столик, за которым сидел Карстен, находился у меня на пути, мне пришлось пройти мимо него, и я старалась сделать это самой моей уверенной и выразительной походкой, хотя я даже не знаю, взглянул ли он на меня.

Я дошла до дома на автомате, просто стараясь не разреветься прямо по дороге. В моей голове стучало только одно: мысль о том, что я приду и снова соберу чемоданы. И уже никто и ничто не остановит меня. И чёрт с этими деньгами, которые он так и не выслал до сих пор моей семье. А если он попытается меня задержать, я всё-таки вызову полицию. Я была сейчас достаточна злая, чтобы решиться на это.

Однако дома на меня накатила страшная усталость. Какое-то опустошение и ледяное спокойствие. У меня не было сил ничего делать: ни менять билет, ни собирать сумки. Я села на кровати, скинув туфли, и просидела так, уставившись в одну точку, не знаю, сколько. Тем временем мой муж на балконе, непрерывно дымя сигарой, развернул бурную деятельность. Он был напуган моей решимостью. Он разбудил бедного спящего Удо, который был лично знаком с сестрой Карстена, и по телефону допрашивал его, как та выглядит. Описание совпадало. Потом он, наконец, дозвонился до Мануэлы, и та прислала для меня голосовое сообщение: «Привет, Марина. Девушка рядом с Карстеном – это его сестра и больше никто. Все хорошо».

Я в изнеможении рухнула на кровать и погрузилась в тяжёлый сон.

Утром Йенс предоставил мне дополнительную информацию. Как оказалось, у Карстена две сестры. Одна, старшая – родная. И вторая, младше его, худенькая в очках, кровная по отцу, но не по матери. Именно с ней мы видели его на празднике. И ещё одна новость: Карстен вернулся на танцы один ближе к полуночи и искал нас. Мануэла сказала ему, что мы ушли домой. «Визо?» («Почему?») – удивился Карстен. Однако он не позвонил Йенсу и не задал ему этот вопрос лично. И третья новость не очень хорошая: мой неугомонный муженек написал письмо Карстену, что «Марина ревнует тебя к твоей сестре и мальчику и угрожает снова вернуться в Россию». Я в ужасе представила реакцию Карстена. Очередная моя угроза уехать в Россию – именно то, что он ставил на первый план в качестве причины охлаждения чувств ко мне. Все летело к чёрту! С каждым днём я совершала всё новые и новые ошибки! Чувствуя, как почва уходит у меня из-под ног, я паниковала и делала хаотические движения, тем самым ещё более губя себя и то, что ещё было между нами. Я представила, как дико и отвратительно со стороны выглядит моя ревность, которую я демонстрировала вчера. Вместо того, чтобы веселиться и расположить Карстена к себе моей лёгкостью и непосредственностью, я привела его в ужас и оттолкнула своей очередной выходкой. А мой муж своим письмом ещё и подлил масла в огонь.

Два дня я практически не вставала с постели. Стресс, который я испытала на празднике, высосал из меня все силы, душевные и физические. Я лежала в комнате с задернутыми занавесками, опять пугая мужа моей депрессией. На второй день к вечеру я накрутила себя до мысли, что Карстен больше не придёт никогда, и начала дергать Йенса, чтобы он позвонил Карстену и выяснил, собирается ли он к нам в гости в ближайшие дни. Однако при звонке включался автоответчик, а в обратную Карстен не перезванивал. Меня снова начала охватывать паника.

В любом случае, все это уже не было нормально. Это было слишком далеко от тех взаимоотношений, которые были обещаны мне когда-то и Йенсом, и лично Карстеном. Мой возлюбленный якобы любит меня,