Любовь по-немецки - Мара Дорст

но при этом он не может в открытую общаться со мной. Он не приходит ко мне, а если и приходит, то редко и ненадолго. Я не имею права писать ему, по большей части, мой телефон заблокирован, а он сам больше никогда не пишет мне. Я больше не читаю и не слышу слов любви, я практически не вижу его, проводя все время с ненавистным мне мужем в ожидании, когда же мой возлюбленный наконец соизволит осчастливить меня своим посещением. Я вообще не могу общаться с ним напрямую, спрашивать о чем-то, получать ответы, – вся информация в обе стороны идёт через Йенса, и только он решает, что донести до меня или до него, а что утаить, а может быть, сболтнуть что-то лишнее, как, например, в ситуации с последним письмом. Я больше не строю вместе с Карстеном наших совместных планов на будущее, и он больше не называет меня своей женой, а записывает в телефоне как «фрау фон Йенс». Я вообще не знаю, чем он занимается целые дни, с кем он общается, куда ходит, чем заняты его мысли и время. Хотела бы я хоть раз окунуться в его мир, но он не допускает туда меня. Я не могу ухаживать за ним, когда он болен, я не могу проявлять заботу о нем. И у нас больше нет секса. Пусть по уважительной причине, из-за его травмы, но факт остаётся фактом: у нас больше нет близости. Чего я жду снова? На что я ещё надеюсь? Моё возвращение было ошибкой. Я была права, когда 3 мая покинула эту страну и оплакивала мою любовь в самолёте. Но потом я снова поверила в обман, получив голосовое письмо Карстена. И даже то, что за две недели в России он не разблокировал контакт со мной, не остановило меня. И я полетела, как мотылёк на пламя, назад, полагая, что все будет теперь по-другому. Нет, по-другому уже не будет. Наши лучшие времена прошли. Между нами больше нет доверия. И я больше никогда не увижу в телеграме трогательное в своей простоте сообщение от Карстена «ихь либе дихь» и целующие смайлики рядом с этими незатейливыми строчками.

Труднее всего человеку расставаться с его иллюзиями. Казалось бы, очевидные факты уже кричат в лицо о том, что все потеряно, однако ты ещё продолжаешь цепляться за какие-то знаки, искать в них тайный смысл. Воспоминания не дают тебе покоя. Ты вспоминаешь его слова, его обещания и многократно прокручиваешь их у себя в голове. Что такое обещания? Зыбкая почва. Разве на них можно опереться? Когда мужчина разлюбил, все его обещания перестают иметь значение для него, только для тебя! Ты не припрёшь его ими к стенке, не потребуешь ответа – «почему?». Да, тогда он чувствовал и говорил это. Но теперь все иначе. В любви нет гарантий. Это чувства. Они не поддаются законам логики, и как синюю птицу их нельзя ухватить за хвост. Нельзя заставить, убедить, воззвать к жалости или доводам разума. Карстен разлюбил меня. И я должна была принять это, хочу я этого или нет.

Что теперь я делала здесь в Германии? Билет в Россию заказан и оплачен на июль. Значит, ещё два месяца находиться здесь и поэтому невольно продолжать надеяться и ждать его, продлевая пытку. Я знала, что в России мне сразу станет легче. Я буду знать, что я потеряла его навсегда, что я больше не смогу его увидеть никогда больше в моей жизни и не смогу ничего изменить, и эта необратимость потери поможет мне исцелиться быстрее. Возвращение в Россию на этот раз обрывало бы все связи и возможности. Если две недели назад нам с мужем удалось скрыть мой кратковременный отъезд от властей, то теперь это было бы уже невозможно. К тому же больше не могло быть и речи о том, чтобы оставить себе какие-то лазейки для возвращения. Мой приезд в этот раз окончательно показал, что возврата к прошлому уже не будет. Никогда больше Карстен не станет прежним по отношению ко мне. Никогда больше не повторятся наши страстные ночи, никогда больше он не прошепчет мне возбужденно и нежно «ишь либе дишь». А иначе я не хотела. Что толку, что он снова рыдал на балконе в объятиях Йенса, размазывая слёзы по лицу, когда узнал о моём бегстве в Россию? Слёзы, которые когда-то так тронули меня и заставили меня остаться, оказались на проверку «крокодиловыми слезами». «Немецкие мужчины часто плачут, – вспомнила я слова сестры. – Но это ещё ничего не значит».

Моё вынужденное пребывание здесь до середины июля усугублялось тем, что я не могла ничем отвлечься. Мои мысли невольно были сосредоточены только на Карстене. Ну почему я так хорошо сдала тест на знание языка? Сейчас бы ходила на курсы, учила немецкий, и это ежедневное занятие отвлекло бы меня хоть немного от моих любовных проблем. Чем ещё я могла развеять себя? В деревне Бад Бодентайх было только одно примечательное место – Seepark, но я давно обошла его вдоль и поперёк. А на поездку в другие города у меня не было денег. Все, чем начинался и заканчивался мой день, – это наша квартира, которую я ненавидела как мою тюрьму. Опостылевший балкон, где я курила почти непрерывно, стараясь убить время и успокоить нервы, и моя кровать, где я безуспешно пыталась читать книги или смотреть фильмы в планшете. Безуспешно, потому что все истории других людей сейчас казались мне надуманными и скучными по сравнению с той личной трагедией, которая разворачивалась в моей жизни. Я удивлялась тому, как мой муж умудряется не испытывать скуки, ведя такой образ жизни изо дня в день. В его жизни не было иных интересов, кроме сигары и пива на балконе, ежедневной ванны с пеной и просмотра каких-то сайтов на компьютере. Все же у него была одна страсть – это футбол, и я завидовала ему, когда он увлеченно смотрел игру по телевизору, в то время как я изнывала от скуки и тоски. Я привычно накладывала на лицо макияж каждое утро, хотя больше не видела в этом никакого смысла. Никто не видел меня, и я не видела никого. Я потеряла интерес к жизни и не представляла, как я смогу выдержать в таком режиме ещё два долгих месяца.

Приходивший иногда по вечерам попить пиво на балконе с моим мужем, Удо сокрушался, видя мои угасшие глаза и поникшие плечи:

– Такая красивая фрау… Каждый немецкий мужчина был бы счастлив служить ей, а она влюбилась в этого блёде (глупого) Карстена.

Удо симпатизировал мне, и я чувствовала к нему ответную симпатию. Безо всякой сексуальной подоплеки, конечно.

– Теперь вы понимаете, как вы были бы несчастны, если бы вышли замуж за Карстена, – говорил муж. – Он приносит женщинам только слёзы и разочарование, и потом никто из них не хочет иметь с ним дела, когда он просится назад.

Да, теперь я понимала, что брак с Карстеном был бы катастрофой для меня. И все же я хотела продолжения наших отношений.

Мужчины вздыхали, сочувствуя мне. Но они не могли понять глубину того отчаяния, которое охватывало меня от осознания того, что Карстен больше не придёт.

10. Холодный душ

На четвёртый день после злополучных событий на танцах мы увидели с балкона Мануэлу, которая парковала велосипед у подъезда. Её красные волосы полыхали на солнце. Она приехала к своей матери, жене Удо, которая жила в доме напротив. После того, как Йенс перекинулся с ней парой фраз, он пояснил мне через переводчика в телефоне, что Мануэла только что видела Карстена в парке.

– Он помогает разбирать декорации после Шутценфеста. Несмотря на больную ногу, он работает, так как остро нуждается в деньгах.

Я тут же воодушевилась:

– Пойдём к нему! Я хочу его увидеть.

Я бросилась к шкафу, извлекая на свет летнее бирюзовое платье, так как стояла жара. Пока я в лихорадочном возбуждении занялась глажкой, Йенс связался с Карстеном по телефону.

– Нам не стоит идти туда, – сказал муж. – Через