Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис

у Каллума или у кого — то из наших врагов. И если так, то одного взгляда на меня и упоминания моей фамилии хватит, чтобы нацепить на меня наручники и швырнуть в камеру к отцу.

— У меня есть путь к отступлению, — сказала Джорни, но в её голосе всё ещё дрожали паника и тревога. Она резко развернулась, натянув тонкий чёрный капюшон на голову. Я даже не стал скрывать усмешку, когда сделал то же самое и последовал за ней вплотную. Но уже через мгновение она замерла, и я врезался ей в спину.

— Кейд. — Она резко обернулась, будто не заметив, что я только что чуть не сбил её с ног. — А вдруг они знают, что это мы сожгли больницу? Вдруг они пришли, чтобы забрать меня?

Я покачал головой, передавая ей свою решимость.

— Я не позволю этому случиться, и они здесь не для того, чтобы нас забрать. Никто не знает, что мы тут.

Охватив её лицо ладонями, я провёл большими пальцами по её пылающим щекам.

— А теперь пошли.

Получив твёрдый кивок в ответ, мы зашагали по приюту, стараясь ступать бесшумно и дышать ровно. Спустившись по первому пролёту лестницы, Джорни замерла в конце длинного коридора, переводя взгляд с одной двери на другую, словно искала нужную.

— Третья слева. Там бельевая шахта.

Я резко повернулся к ней.

— Бельевая шахта?

Она схватила меня за руку.

— Да, мы спустимся по ней и окажемся в подвале. Оттуда выход в боковой переулок. Пошли.

Я сдержал вопрос о том, сколько раз она уже пользовалась этим путем к бегству, и позволил ей вести меня через темный коридор, пока мы оба не замерли, услышав шаги. Я поспешно оттолкнул ее за себя, прижав к двери, чтобы она могла проскользнуть внутрь, но в следующий момент она юркнула у меня из — под руки и замерла, увидев крошечную фигурку у лестницы.

— Эмерсон Линн. Что ты делаешь вне кровати?

Сонное выражение на лице девочки мгновенно сменилось восторгом. Она стремглав бросилась к Джорни, которая присела на корточки, и обвила ее шею маленькими ручками.

— Джорни! Я скучала по тебе!

Что — то сжало мое сердце в тисках, пока я наблюдал, как Джорни обнимает эту малышку. По мне разлилось странное тепло, сразу же сменяющееся мурашками. — Я хочу этого, — прошептал голос в глубине моего сознания, заглушенный неуверенностью и страхом.

Мне хотелось видеть, как лицо Джорни озаряется при виде ребенка, смотрящего на нее с чистой любовью в широких, любопытных глазах. Мне хотелось быть свидетелем того момента, когда ее защитная стена рухнет — как сейчас с этой девочкой — и больше никогда не позволять ей возводить ее снова.

— Я тоже скучала, малышка, но тебе нужно возвращаться в кровать, а мне — в школу.

Девочка тихо всхлипнула. Я, черт возьми, не имел понятия, как быть родителем, но в груди что — то щелкнуло, заставив меня захотеть украсть ее из этого приюта и увезти с собой в Святую Марию.

— Можно я пойду с тобой, пожааалуйста?

Джорни, все еще сидя на корточках, вытерла ей лицо, а я стоял сзади, забыв как дышать.

— Нет, солнышко. Ты должна остаться, но знаешь что?

Девочка икнула, сжимая в кулачке своего маленького плюшевого мишку.

— Что?

— Скоро тебя удочерит чудесная семья, и ты станешь их самой избалованной принцессой, — сказала Джорни.

Девочка улыбнулась: — А ты меня не удочеришь?

Джорни тихо рассмеялась: — Нет, я ещё недостаточно взрослая для этого, Эмерсон.

Эмерсон перевела взгляд с Джорни на меня. Я едва не отшатнулся — её блестящие от слёз глаза, устремлённые прямо на меня, вызывали странное чувство. Что — то между неловкостью и... досадой? Я потер грудь, пытаясь заглушить это жжение, когда она всхлипнула и спросила:

— А он выглядит взрослым. Почему бы вам не взять меня вместе?

К счастью, Джорни снова перехватила её внимание, уговорив вернуться в кровать, пообещав (совершенно лживо), что скоро вернётся. Девочка согласилась, потирая сонные глазёнки, и уже собралась уходить, когда Джорни спросила:

— Эмерсон, ты не видела сестру Марию?

Девочка обернулась, её лицо сразу стало грустным:

— Не — а. Её нет уже пару дней.

— А знаешь, где она?

— Не — а. Сестра Элизабет волнуется.

Чёрт.

Джорни резко поднялась: — Ладно, солнышко, иди спать. Я люблю тебя. И никому не говори, что мы здесь были, хорошо?

Девочка кивнула: — Я тебя люблю, пока — а!

Её крошечная ладошка (та, что не сжимала мишку) махнула мне, и я невольно улыбнулся в ответ.

Когда Джорни повернулась ко мне, из её груди вырвался тихий смешок: — Она прелесть, правда?

Я моргнул, пытаясь осознать, что, черт возьми, только что произошло. Не существовало слов, чтобы описать это ощущение, поэтому я просто кивнул и последовал за Джорни к двери, ведущей к бельевой шахте.

Комната погрузилась во тьму, и в воздухе витал резкий запах моющих средств. Достав телефон, я заметил сообщение от Джеммы, отправленное час назад.

Джемма: Будьте осторожны, где бы вы ни были.

Включив фонарик, я увидел, как Джорни, опустившись на колени, замерла перед квадратным отверстием в полу.

Я скептически посмотрел на нее:

— Ты правда думаешь, что я туда пролезу?

Она подняла на меня взгляд:

— Придется. Это единственный выход.

Что ж, ладно. Похоже, мне предстоит спуск.

Она уже начала осторожно просовывать ноги в отверстие, когда я шагнул вперед:

— Даже не думай. Я лезу первым и поймаю тебя внизу.

Я даже не дал ей шанса возразить — быстро опустился рядом, уперся руками в края отверстия и бросил:

— Как только услышишь, что я приземлился, прыгай.

Наклонился, наспех коснулся её губ, затем втянул плечи и протиснулся в узкий проем, ощущая, как дерево скребёт кожу.

Глухой удар. Ноги встретились с бетоном, боль резко рванула вверх по позвоночнику. Я тут же направил фонарик вверх, ожидая Джорни. Успел приготовиться — и в следующее мгновение она уже была в моих руках.

— Гораздо приятнее, когда тебя ловят, — её прерывистый смешок обжёг мне кожу у скулы.

Я поставил её на ноги, и мы двинулись через тёмный подвал — мимо стиральных машин, через боковую дверь — прямо в колючий зимний воздух. К тому времени, как мы выбрались в переулок, полицейские уже исчезли. Почти бегом добрались до отцовского мотоцикла. Джорни как раз застёгивала шлем, когда телефон дрогнул в кармане.

Исайя: Возвращайтесь. Сейчас же.

Я ответил, игнорируя тяжесть, осевшую где — то в районе желудка:

Я: Уже