Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис

— Не стоит. Там ничего полезного.

Он обернулся — я различила лишь резкий контур его скулы. Его силуэт вырисовывался на фоне окна, и во рту пересохло.

— Откуда знаешь?

— Потому что это я их систематизировала. В тех шкафах нет ни единой бумажки, которая привела бы ко мне. — Сорвался лёгкий, едкий смешок. — Что теперь обретает смысл.

Я резко отвернулась, раздражённая собственной прежней наивностью. Почему у меня не было досье? Почему никто ничего не знал обо мне? Почему все потенциальные родители меня отвергали?

Жгучий вопрос стоял на языке, оставляя кислый привкус — он усилился, пока я шла по длинному, узкому коридору с истёртым полом и осыпавшейся известковой штукатуркой на стенах. Неужели сестра Мария намеренно не давала меня удочерить? Я тряхнула головой, отгоняя сжимавшую грудь тяжесть, и оглядела коридор. Приют остро нуждался в ремонте, но для меня он оставался домом — каким бы убогим и раздирающим душу он ни был.

Я остановилась у последней двери слева, приподнялась на цыпочки и заглянула в царапанное, затянутое пыльной пеленой стекло.

Кейд, выше меня на голову, лег грудью мне на спину, обвив рукой талию. Мгновенная волна тепла разлилась по телу.

— Смотри — ка: кроватки и пара колыбелей, — донесся его шёпот со спины.

Я кивнула, спустившись на полную стопу, и подняла взгляд. Его тёмные, неотрывные глаза ждали.

— Это малышковое крыло. От двух до восьми лет.

Кейд молча кивнул. Мы двинулись к лестнице.

— Иди следом, — бросила я через плечо, поднимаясь первой. — Наступай туда же, куда и я. Некоторые ступени предательски скрипят.

Он зашагал так близко, что жар тела смешивался с моим. На втором этаже я вытянула шею, высматривая бодрствующих монахинь с их бесшумной, призрачной походкой.

Внезапный, пронзительный плач младенца заставил меня дёрнуться всем телом. Зловещая тишина разорвалась — впереди, в конце коридора, распахнулась дверь. Высокая, угловатая тень застыла в проёме.

Кейд подошёл к двери — точь — в–точь как внизу — и кивнул в её сторону. Я стремительно проскользнула перед ним, и его рука снова обвила мою талию. Я всмотрелась в полумрак, выискивая монахиню с плачущим младенцем на руках. Взгляд скользил между кроватками, отыскивая одну особенную.

— Милашка, видимо, нашла семью, — прошептала я, ненавидя накатившую грусть.

— Кого? — тихо спросил Кейд, нежно откинув мои волосы на плечо. Капюшон слетел где — то по пути, и хотя страха бродить по тёмным коридорам не было, остальные монахини были куда строже сестры Марии.

— Её звали Кэлли. Я присматривала за ней несколько ночей перед возвращением в Святую Марию. — Тепло разлилось по щекам. — Сестра Мария поручила мне нянчить её, потому что... почему — то Кэлли успокаивалась только у меня на руках. Будто чувствовала себя в безопасности со мной. — Я беспомощно покачала головой. — Глупости. Наверное, её просто пугали эти дурацкие корнеты.

— Чё за хрень — корнет? — его бровь поползла вверх.

Я едва сдержала смешок:

— Головные уборы монахинь. Я советовала сестре Марии выбросить их, но она отчитала меня — ну, как умеет «отчитывать».

Вздохнув, я покачала головой:

— Пошли проверим, не наверху ли она. На мой этаж.

Едва мы достигли верхней площадки, рука Кейда легко схватила меня за руку. Живот сжался, взгляд заметался по коридору в поисках угрозы. Нож в кармане толстовки буквально прожигал ткань — пальцы уже потянулись к нему, как его хриплый голос разорвал тишину:

— Не глупость.

Я замерла:

— Что не глупость?

— То, что Кэлли чувствовала себя в безопасности с тобой. — Его взгляд прожег меня насквозь. — Кому же не влюбиться в тебя с первого взгляда?

Горло сжал спазм, когда его палец коснулся скулы, пробудив мурашки, побежавшие по рукам.

— У тебя добрая душа, Джорни. Даже я не смог удержаться подальше.

Взгляд упал на его губы. Мы жили в украденные минуты, крадучись по коридорам тихого, уснувшего приюта без спроса. Приют заперт, да, но даже с ключом я нарушаю правила. Не важно, что я совершеннолетняя — сестра Мария запрещала шататься по ночам. Да и она, как и остальные монахини, блюстительницы моего детства, сгорят со стыда, застукав меня с таким как Кейд.

— Ладно, — наконец проронил Кейд, убирая руку. — Это последний этаж?

Голос предательски дрогнул:

— Эм, да. Сестра Мария спит на первом, но дверь была распахнута — значит, её там нет. Если её нет здесь... — Я схватилась за нож. Куда она подевалась? Сестра Мария никогда не покидала приют — особенно ночью.

Дверь в последнюю спальню — мою с тех пор, как выросла, — зияла открытой. Неудивительно. Я была единственной старшей воспитанницей у сестры Марии, а значит, владела целым верхним этажом.

Большинство девочек позавидовали бы этому. Я — нет. Лишь острее чувствовала одиночество и недостойность того, что было у малышек — шанса обрести семью.

— Похоже, здесь никого нет, — пробормотал Кейд, заглядывая в пустую комнату. Холодный лунный свет заливал голые стены, подчеркивая отсутствие сестры Марии. И полное отсутствие ответов.

Медленно, тяжелый страх пополз по спине, словно густая грязь. Где же она? Неспешные шаги привели меня к кровати — безупречно заправленной, как в день моего отъезда. Желтая краска осыпалась со спинки, когда я провела по ней пальцем.

— Что — то не так, — произнесла я, обернувшись к Кейду. Он наблюдал из противоположного конца прямоугольной комнаты. Десять холостых коек строились в ряд — лишь одна носила следы жизни. Моя.

— Что именно? — приподнял подбородок, отчего скулы заострились еще сильнее — словно он мало и без того сводил с ума на расстоянии.

— Она никогда не уходит из приюта.

Я опустила взгляд на свою кровать, резкая складка прорезала лоб. Где же она?

Кейд зашагал ко мне:

— Тогда подождём.

Я тяжело вздохнула, разочарование сдавило горло:

— А вдруг она не вернётся до утра? Мы же не можем застрять здесь насовсем. Завтра всё — таки занятия.

— Дыши, — мягко сжал он мои плечи. — У нас есть время. Бунтари предупредят, если что — то стрясётся... или если Тэйт проснётся с мыслью проверить наши койки.

Я глубоко вдохнула — выдох ощупал грудь Кейда.

— Ладно, — сдавленно прошептала я, опускаясь на постель.

Он отошёл к окну прямо за моей спиной, прислонившись плечом к холодному стеклу. Свеча погасла, и мне это было на руку. Пока мы во тьме... никто не ведал, что мы здесь.

И нельзя было отбросить возможность чужого взгляда — наверное, именно об этом размышлял Кейд, всматриваясь в темноту за окном. Моя рука снова