Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис

Она кивнула. Я щёлкнул по ножнам, скрыв лезвие, и засунул нож в карман её худи. Моя рука задержалась там, когда я уткнулся лицом в её волосы, глубоко вдохнул и отстранился.

— Пошли.

Джорни обернулась, бросив на меня непроницаемый взгляд. И прежде, чем я осознал, дыхание перехватило — она прильнула ко мне, обвив руками талию. Её голова утонула у меня на груди, а мои руки мгновенно сомкнулись вокруг неё.

— Спасибо, — приглушённо прозвучал её голос сквозь толстый хлопок моей худи.

— Никогда не благодари за то, что оберегаю тебя, — прошептал я, прикоснувшись губами к её макушке.

Затем я провёл её к двери, и мы выскользнули в поглотивший всё мрак коридора.

* * *

Дорога до приюта «Клеменси» оказалась столь же мучительной, как и ночная поездка в Ковен. Но на этот раз Джорни даже не пыталась держаться от меня на расстоянии. Она прижималась вплотную, прильнув лбом к моей спине, а её руки крепко обвили мою талию. Хотя снаружи стоял лютый холод, я вспотел, когда она спрыгнула с мотоцикла и замерла перед приютом — подбородок гордо задран, нежный профиль обращён ко мне.

Приют напоминал Святую Марию архитектурой — это я заметил ещё в первый раз, когда выкрался на эту дорогу под сгоревшим фонарём, чтобы подсмотреть за ней. Я оглянулся: высокий, зловещий фонарь всё ещё не горел. А когда вновь взглянул на Джорни, она смотрела на меня, натянув капюшон на голову.

— Что? — бросил я, засовывая руку в карман, отыскивая верный нож.

Её губа дрогнула, и я застыл, не в силах отвести взгляд.

— Зачем ты подсматривал за мной, когда я вернулась?

Я переминался с ноги на ногу, уловив в её глазах проблеск надежды, который она тщательно скрывала.

— А как думаешь?

Громкий, неожиданный смех сорвался с её губ, за ним последовало облачко пара в холодном воздухе.

— Сначала? Я не была уверена. Не знала, вернулся ли ты, чтобы доделать начатое или... — Её большие серые глаза на миг парализовали меня осознанием: она всерьёз думала, что я хотел ей зла. —...Или, возможно, приехал проверить, всё ли со мной в порядке. Хотя... признаюсь в этом впервые вслух.

Слова вырвались у меня стремительно: — Чтобы проверить.

Затем я тряхнул головой, натянул капюшон и стремительно сократил расстояние между нами.

— Чёрт возьми, я не говорил этого достаточно тогда, и теперь очевидно, раз у тебя мелькнула мысль, что я мог тебя ранить... — Мои руки схватили её за плечи, заставив встретиться взглядом. — Но я скорее разорвал бы себе грудь и вырвал собственное сердце, чем позволил бы кому — либо тебя тронуть.

Глаза её стали огромными. Она впилась пальцами в мою руку, охватившую её поясницу. Грудь приподнялась, губы разомкнулись... Страх? Потрясение?

— О чём ты думаешь? — выдохнул я.

Она моргнула — глаза заблестели влагой. Сердце колотилось как молот, и я отчаянно хотел вздернуть её по истлевшим ступеням туда, где она выросла, втолкнуть в первую попавшуюся комнату и доказать на деле, что мои слова — чистейшая правда.

— Думаю... мне нравится слышать такое от тебя. Хотя я клялась, что никогда больше не впущу чувства в сердце.

Я прижал губы к её лбу, скрывая волну эмоций, захлестнувших меня. Джорни не ведала, что я как в зеркале вижу её боль. Безумная привязанность неизбежно ведёт к боли. Мы оба через это прошли. Предательство тех, кто обязан был заботиться, кто клялся в любви, оставляет рубцы навеки. Мы оба разучились верить в любовь и надёжность.

— Сердце не спрашивает разрешения. Оно жаждет того, чего жаждет. А мы...жаждем одного и того же.

Я опустил голову, сжигаемый желанием схватиться за переносицу, чтобы остановить жгучую боль. Вместо этого схватил её руку, взглянул на приют и вспомнил, зачем мы здесь.

— Собираешься допрашивать сестру Марию? — я резко сменил тему.

Джорни вырвала руку. Взгляд её скользнул по кирпичной громаде, уходящей в ночь. В мутных окнах метались оранжевые язычки свечей — единственные огоньки во тьме. Рассвет ещё не касался земли, но тяжёлая дверь вдруг скрипнула, распахнувшись настежь.

— Надо же, — прошептала она, леденящий холод пробежал по её руке, передаваясь мне. — Словно ждала.

Тишина. Холод. А потом тень заполнила дверной проём.

Тёплая рука Джорни выскользнула из моей. Она достала маленький ключ из джинсов.

— Сестра Мария — единственный человек, кто был мне хоть немного как мать. — Её дрожащий выдох растворился в воздухе, когда она шагнула вперёд. Я пристроился сзади, в десятый раз за минуту оглядываясь через плечо. — Я знаю, она берегла меня все эти годы, но чувствую — она знает больше, чем рассказала директору Эллисону.

— А если нет? — спросил я, когда мы замерли перед дубовой дверью с железными вставками, а ключ покачивался на пальце Джорни.

Она метнула на меня острый взгляд — и моя бунтарка вернулась, с сияющими глазами и лучистой, как молодой месяц, улыбкой:

— Тогда начнём раскапывать тайны, что она, я знаю, прячет в недрах этого здания.

Глава 26

Джорни

Окажись я одна, сердце выпрыгивало бы от страха, заставляя оглядываться каждые три секунды. Ледяная дрожь пробрала бы меня с первого шага в тёмный вестибюль, и я готовилась бы выслушать нотацию сестры Марии за побег из школы.

Но с рукой Кейда в моей, его непререкаемой уверенностью и раздражающе притягательной наглостью, я верила — мне всё по плечу. Даже снова почувствовала себя той девчонкой, что соблазнила санитара в психушке, стащила ключ — карту, схватила Тобиаса за руку и выбила окно, чтобы дойти до Святой Марии. Неудержимой. Непреклонной.

Я прищурилась — дверь в кабинет сестры Марии была приоткрыта. Тревожное предчувствие, глодавшее меня изнутри, я проигнорировала. Её дверь никогда не оставалась открытой. Была ли она внутри или нет — она всегда была заперта. Ценностей в кабинете она не держала, и ныне всё оставалось по — прежнему пустым, как в мой последний визит.

Жалкий деревянный столик громоздился посреди комнаты; на бечёвке, натянутой спереди, болтались детские рисунки в кричащих красных, розовых и жёлтых тонах. Позади него стояло выцветшее кожаное кресло цвета шалфея. Слева — шкафы с папками. Напротив, на потертом ковре, ютились два стула.

— Что ж, её здесь нет, — тихо констатировал Кейд, оглядывая кабинет. — Может, спит?

Я покачала головой: — Она обычно засиживается до часу или двух ночи, либо здесь работает, либо с младенцами на втором этаже.

Рука Кейда высвободилась, когда я поднесла ноготь ко рту, начав