Возвращение домой - Евгения Преображенская

– Как попала к вам? – поинтересовался Викас.

– По осени в лесу её нашли… – ответила настоятельница.

– Осенью и демоны появились, – прищурился командир.

– Ну уж, сравнил ты, – улыбнулась Нирлепа. – Мы проверили: хлеб с солью приняла – живая. Кликали «лесной», потом стали сокращать – Леса… Ничего не помнит. Ложку поначалу взять в руки не могла, точно младенец.

– К чему такая обуза? – удивился командир.

– Не обуза, защитница да умница, – с теплом отозвалась Нирлепа. – К ложке приучили. А вот топором махать сама стала, аж сверкает. Без неё в лес не ходим. Зимой помогала охотой, ловушки умело ставила. И взамен не надо ей ничего. Почти не ест, не болтает. Работать любит. А читать как вспомнила, все книги наши перечитала – от духовных текстов до рыцарских романов о подвигах и о любви.

– Топором машет и романы читает, – повторил Викас. – А точно ли память потеряла или притворяется?

– Мы не расспрашиваем. Зачем нам… – Женщина усмехнулась: – Зачем тебе?

– Эльфы, не эльфы, – невпопад произнёс Викас и почему-то спросил: – Скажи, матушка, а видела ли ты когда-нибудь хранителя Шарана?

Та нахмурилась, не понимая:

– Нет, сынок, не видела ни столицы, ни владыку Шарана. Только слышала, что красив он, а волосы его словно снег на вершинах гор сверкают.

– Молодой он да беловолосый, – подтвердил мужчина. – И красив не по-человечьи…

– Кому красота, а кому уродство даруется, – опустила глаза монахиня. – Слыхала я и то, что брат его – противоположность полная: чудище прямоходящее. Но при чём здесь Леса?

– Не нравится мне взгляд её, матушка, – объяснил командир. – Молодая, красивая, как эльфы из сказок или хранители, а… – косматые брови мужчины сошлись над переносицей. – Страшная она. Взгляд, будто у шатунов могильных или…

– Всё так и есть, солдатик, – вздохнула Нирлепа. – Только путаешь ты… Шатуны не умерли после смерти. А они, – Матушка кивнула на темноволосых женщин за столом, на детей, – погибли духом при жизни. Сиротинушки наши, каждый по-своему… Потерявшие дом, мужей, родителей, сестёр и братьев, детишек… Мертвецы сначала пришли с могильников, потом демоны будто с неба свалились… Умершие не умирают. А многие из выживших как неживые стали. Они предпочитают забыть, что было. Счастье обретает тот, кому это удаётся.

С приездом солдат и беженцев места в монастырской обители хватало всем и даже больше. Рассказывали, что за последние два года людей сильно поубавилось повсеместно. Не обошло несчастье и находящуюся в глуши общину матушки Нирлепы.

Многие из неумерших монахинь до сих пор бродили в здешних лесах. Кого змея укусила, кого лихорадка поцеловала, кого зверь поломал, кто оказался слишком стар или слаб… Поначалу сёстры жили в вечном страхе. Они боялись выходить за ворота, боялись вкушать пищу, а особенно – закрывать глаза и просыпаться. Потом попривыкли.

Лишь по ночам многих настигали кошмары, прорывались стоном или же криком незаживающие раны. Одной из таких была и Леса. Только в отличие от всех девушка не помнила своих снов, а по ночам кричала громче других.

Леса всегда спала очень мало, словно бы выспалась до того на годы вперёд. И ложилась она всегда на кухне, пряча свои ужасы за толстыми стенами, подальше от келий. Так было и сегодня.

Девушка вновь проснулась рано, ещё до рассвета, до того, как закричал бы петух, будь он жив. Едва сумев разлепить веки и одолеть кандалы слабости, она села на твёрдой скамье и прижала горячие руки к мокрым от слёз щекам.

Что так мучило её? Вот бы вспомнить. Может, тогда удалось бы и одолеть беду. Но нет, в голове было темно и пусто. Лишь между глаз во лбу пульсировала боль, да солёная вода катилась из глаз, словно бурные весенние реки.

Матушка Нирлепа считала, что в забвении было счастье. Леса с этим не могла согласиться.

Они двинулись в путь утром следующего дня. Весна радовала светом, теплом и громким пением птиц. Веселил сердца людей и синеокий бард.

Он пел о прекрасной стране света, что лежала где-то за гранью снов. Он пел о прекрасной деве, заточённой в своих снах. Он пел о короле, что заблудился в диких лесах и не может найти пути к любимой. Но у каждой истории должен быть счастливый конец. А хорошие сказки и вовсе не должны заканчиваться.

На душе у всех было так же ярко и весело. Никто не вспоминал о мертвецах, диких зверях, чудище и прочих испытаниях.

Судя по беззаботным беседам, только Леса, Лала да рыжий парень из столицы, примостившийся рядом, заметили среди деревьев ссутуленный силуэт сестры Келиты, что погибла зимой. Старушка не пыталась напасть, как обычно. То ли веселье её отпугнуло, то ли силы всё-таки подходили к концу.

Леса и дети переглянулись, повздыхали. После недолгих колебаний Лала помахала сестре рукой. Всё-таки добрая старушка была при жизни. Даже как-то жалко её стало.

– Может, надо было… – заговорил рыжий Вилис.

Леса оборвала:

– Возможно. Но знаешь, я не уверена, что отрубание головы дарует им покой… Скорее, просто обездвиживает. Кто знает, какие муки это сулит…

– Надеюсь, моя сестрёнка Сурия жива, – горько вздохнул Вилис. – Всё же живым бывает и весело тоже.

– Обязательно жива, – заверила его Лала. – Может, как и ты, прибилась к монахиням. Может, им повезло больше нашего, и припасов хватит до лета.

– Будем верить в лучшее, – поддержала её Леса.

Дорога лежала неблизкая и сложная.

Хотя в повозках почти не осталось мест, нужно было посетить ещё несколько острогов, разбросанных в лесах Джумма и дальше по равнине Шаант. Найти переправу через полноводную реку Калму тоже было делом непростым. Калма славилась бурливым нравом. А к концу весны водоём ещё и разбухнет от растаявших снегов.

Двигались не шибко быстро. Несколько раз за день телеги увязали в грязи. Приходилось делать привал. Долго перекладывали вещи, дабы облегчить мужчинам задачу. Дети искали прочные ветви, чтобы подложить под колёса. Женщины собирали перекусить.

Ближе к вечеру радость оставила сердца людей. Все устали ужасно, и дорога до столицы виделась уже не столь радостной. Кто-то из сестёр послабее зароптал, что лучше бы им было остаться в родном монастыре. Неспроста когда-то они избрали его своим домом. Единый их защитил бы.

Через несколько дней достигли первого из намеченных поселений. В лесу, окружавшем