Возвращение домой - Евгения Преображенская

Невзирая на усталость, командир всё же настоял на том, чтобы проверить поселение тщательнее. Солдаты перебрались через стены. Расправившись с вышедшими навстречу неупокоенными, они открыли ворота.

Всем, кто владеет оружием, было поручено обыскать строения. Женщинам приказали тщательно следить за детьми, которые проще относились к мертвецам и были готовы сунуть нос, куда не следует.

Выживших в остроге не нашлось, зато удалось пополнить припасы. Это несколько подняло настроение. Ночевали в каменном храме в центре селения. А утром солдатам вновь пришлось расчищать дорогу к лесу.

Откуда только брались неупокоенные? Будто сама земля их рожала по весне…

К тому же кто-то ненадёжно закрыл ворота. Пропал один из стражников на карауле. Командир был непреклонен, искать бойца не разрешил.

– Сам уснул, сам и виноват, нечего жалеть лентяев, – подытожил невысокий сухощавый Викас. – И так будет с каждым, кто решит, что его бессилие или страсть к забавам, – грозный взгляд прошёлся по детям и женщинам, – стоят выше общей цели.

Урок был усвоен. Все заметно приуныли. Двинулись дальше.

В следующем селении дела обстояли ещё хуже. Укреплённый острог был сожжён дотла. Огонь уничтожил дома и склады, однако пощадил некоторых мертвецов. Вновь засверкали топоры и сабли. На этот раз неупокоенные подошли слишком близко к повозкам, и Лесе тоже пришлось взяться за оружие.

Обглоданные огнём некогда живые были так страшны, что матери едва сумели успокоить расплакавшихся детей. Зато ударивший морозец сковал в оковы размякшую дорогу. Раскачиваясь и виляя на оледеневших колеях, телеги всё же поехали живее.

Через пару дней солнечные дни растаяли, как сон. Словно бы место весны заняла промозглая осень. Мир накрыло свинцовое одеяло облаков. Днём накрапывал дождь, и жутко завывал по ночам ветер.

Или не ветер то был вовсе, а мёртвые? Или же то жуткое лесное чудище, о котором запрещалось говорить в полный голос?

Солдат раздражала любая мелочь, общались они крепкими словечками, стали замахиваться и угрожать. Дети и женщины боялись лишний раз заговорить. Умолк и бард. Леса сжимала рукоять топора да скрипела зубами, поглядывая на тех, кто обижал слабых.

«Только дай мне повод», – говорили её глаза, набравшиеся за дни пути какой-то особенной ядовитой зеленью.

Уже не одни только монахини задавались вопросом: а правильно ли они сделали, что покинули стены монастыря? Поголодали бы до лета, а там и огород бы прокормил, в лесах стало бы больше зверья, потом грибы пошли бы, ягоды.

– Молитесь, девоньки, – шептала матушка Нирлепа, но сама заходилась кашлем.

Как похолодало, она простыла и ослабела. В дороге её укачивало и рвало. С трудом вылезала матушка из телеги, почти не ела. Саму Лесу мучила головная боль, расползающаяся от лба. В руках поселился холод, и сами они будто даже потемнели.

– Когда же будет радость нам? – тихонько всхлипывала Лала, прижимаясь то к матери, то к сестрёнке, то к Лесе. – Неужели этим лесам конца нет?

– Скоро уже, скоро, – отвечала Леса, сама не зная ответа.

По правде говоря, не это её волновало, и даже не столько хворь настоятельницы и грубость солдат. Заметила она, что уже несколько дней птицы в лесу не поют, да зверей на охоте было не сыскать.

Нет, не казалось, не приснилось. Не играл ветер, не обманывали тени лесные. Ещё с первого острога они шли за ними… Медленно, но неуклонно плелись за живыми мёртвые.

2 Не одна

Бесцветное небо простиралось от края и до края. Такая же серая пустыня лежала под ним. Дженна брела мучительно и долго, увязая в песке. Где-то в невидимой дали, будто за гранью мира, грохотало и выло. Где-то шла битва.

Дженна шагала вперёд, не оглядываясь. Она знала, что следом за ней идёт рать… погибшая в этой битве рать. Им всем нет и не будет покоя, пока битва не закончится. А она не закончится, пока они в пути.

Нужно остановиться, нужно посмотреть в глаза врагу. Нужно быть храброй и вспомнить! Дженна уже почти сделала это. Но…

От неистового рёва невидимого зверя содрогнулись небеса и твердь. Дженна не видела, но точно знала: это был рёв дракона. Предсмертный рёв кого-то из любимых. Слыша его, она сама хотела зареветь, но…

Это был сон. Разбудил Лесу не то собственный крик, не то обжигающий шлепок по щеке. Проснувшись, она уже не помнила, что её растревожило, что заставило кричать.

В монастыре Леса всегда спала очень мало и подальше от других. Она спала там, где не было слышно её криков. Все знали, что девушку мучают кошмары, которые она забывает.

Каждое утро Леса рыдала, но не понимала, что так разъедает душу… Что или кого она потеряла? Кто она? И зачем осталась в живых?

В пути же уставшие солдаты криков не прощали. До того Лала всегда успевала растолкать заметавшуюся во сне подругу, но не сегодня. Лесу разбудил удар и грубое словцо.

В тот же миг в ночных зарослях раздался скрежет. Ещё не до конца проснувшись, не осознав, что происходит, но ясно ощутив это, Леса снова вскрикнула:

– Просыпайтесь! Просыпайтесь все! Они догнали нас!

– Ходячие… – обронила следом приподнявшаяся Лала, полными ужаса глазами глядя в темноту леса.

Ветер трепал кроны деревьев, раскачивались ветви. Из мрака выходили изуродованные ссутуленные силуэты.

Заржали кони, взвизгнули дети, зашумели женщины и мужчины. Зазвенело оружие.

– …Их слишком много, – прошептала Леса, сама не зная, откуда ведает.

– Твои руки, – охнула Лала. – Они чёрные! Леса!

– Нужно ехать! – Леса вскочила на ноги, найдя глазами командира, обратилась к нему. Она проговорила слова громко, и в голосе её откуда-то взялась такая сила, что мужчина не смел и слова молвить поперёк. – Нам не победить! Их слишком много! Уходите!

Прозвучал приказ, и Викас подчинился ему.

Леса спрыгнула с телеги, на бегу выхватывая топор. Несколько мужчин последовали её примеру. Другие вскинули хлысты, погнали лошадей.

– Леса! – раздался возглас у самого уха.

– Лала, а ну возвращайся к матери! – приказала Леса.

– Да успею я, –