Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

Артем осторожно целует мои пальцы, прижимая их к своим губам. Я не отдёргиваю руку, хотя внутри всё бунтует против этого.

— Я потерял себя, Анют, — говорит он тихо. — Я был ослеплён своим эго, своей глупой мужской потребностью доказать что-то призракам прошлого. Но этот кошмар, который ты пережила, он прочистил мне мозги.

Он сжимает мою руку крепче.

— Дай мне шанс, Аня, — шепчет Артем. — Ты и Макс — всё, что у меня есть.

Я смотрю в его усталые, красные от недосыпа глаза, полные боли и надежды. И не знаю, как верить. Как собрать наш мир из осколков, когда кажется, что они слишком остры и их слишком много.

Чувствую, как что-то внутри меня надрывается. Это не просто слёзы, это крошатся последние иллюзии. Я хотела идеального мужа, идеальную семью, но получила реальность — болезненную, сложную, грязную. И теперь мне предстоит жить с этим. С его правдой, с его болью, с его искуплением. И со своей собственной виной за тот момент, когда я захлопнула дверь перед его попыткой быть честным.

Тишина в кухне становится невыносимой, давящей. Мы оба сидим, сломленные этим откровением. В воздухе висят самые важные невысказанные вопросы: "Что теперь? Что будет дальше с нами? С нашей искорёженной, потрёпанной семьёй?”

Глава 52

Я делаю глубокий вдох, пытаясь собрать мысли в единое целое. Голова раскалывается от усталости и эмоционального перенапряжения. Я смотрю на Артёма. Он ждёт моего решения.

— Артём, – произношу глухо, словно через толщу воды. – Мне нужно… мне нужно время. Всё это осмыслить. Переварить.

Его плечи заметно опускаются, разочарование накрывает его тенью. Но он кивает. Медленно, понимающе. В его глазах отражается бесконечная тоска, но он не спорит. Он просто допивает чай одним большим глотком, ставит чашку на стол с лёгким стуком, который кажется оглушительным в этом напряженном молчании. Медленно поднимается.

— Я понимаю тебя, Ань, — говорит он еле слышно. — Я подожду. Сколько нужно.

Артем смотрит на меня ещё секунду, словно хочет что-то добавить, но молчит. Затем берёт куртку и покидает кухню. Я слышу, как его шаги удаляются по коридору, а следом звучит приглушённый щелчок входной двери. Ушёл…

Я сижу, глядя на его пустую чашку, и чувствую, как слёзы снова текут, беззвучно, горячо.

Ночь тянется бесконечно. Я не сплю, ворочаюсь на холодной простыне, мысли, как рой пчёл. Я злюсь на Артема. Он посмел винить меня, перекладывать ответственность за свою слабость. Он думал о Кате, желал её и это предательство.

Эта мысль жжёт, как раскалённое клеймо. Моё сердце кричит от обиды: как он мог, как мог позволить этому случиться, независимо от причин?

Но тут же приходит другая мысль, холодная и рассудительная. Если бы не его помощь, его отчаянная борьба… я бы сейчас всё ещё была бы в СИЗО, вдали от Макса, от дома. Его честность, с которой он пришёл ко мне, пусть и запоздалая, многое стоит. Это не каждый сможет.

Я хочу простить, хочу верить, но гнев возвращается, и я снова тону в нём. Он любит меня, я знаю. Но как жить с этой болью? Как отпустить его? Или прогнать окончательно?

Утро приходит серое, тяжёлое. Я готовлю нам с Максом завтрак, когда на кухню влетает Ольга.

Она бросается ко мне, обнимает так крепко, что я едва не задыхаюсь.

— Анька! — она почти кричит, её голос дрожит от радости. — Ты дома! Господи, я так переживала, ты не представляешь! Я чуть с ума не сошла, пока ты там была!

Она отстраняется, смотрит на меня, её глаза блестят, но в них тревога.

— Как ты? — спрашивает она с волнением. — Рассказывай всё, я слушаю.

Я прижимаюсь к ней, чувствуя, как часть напряжения спадает. Родная душа. Я начинаю рассказывать ей всё, что произошло за последнее время.

Про холод и отчаяние СИЗО, про паутину интриг Воронцова, про подлость Виктора, про вездесущую, отравляющую нашу жизнь Катю, про Артёма. Про его исповедь, про его честность, которая так сильно обожгла, про его слабость, что открылась мне во всей своей неприглядности.

Про то, как он желал доказать Кате, чего она лишилась, закрывая старую рану, которая оказалась гниющей. Про его отчаянную борьбу за меня, за нашу семью, и про ту боль, которая не уходит, продолжая терзать моё сердце.

Ольга слушает меня, не перебивая, лишь иногда сжимая мою руку или тяжело вздыхая, словно вбирает в себя каждый мой вздох, каждое слово. Её лицо выражает глубокое сочувствие. Когда я замолкаю, обессиленная этим потоком откровений, она отстраняется, смотрит мне прямо в глаза, и в её взгляде нет ни грамма осуждения, только глубокое, пронзительное понимание, которое говорит больше, чем тысячи слов.

— Аня, — начинает она, переводя взгляд на кухонное окно, — я не буду тебе говорить, что делать. Простишь ты его или нет — это твоё, и только твоё решение. Никто не имеет права давить на тебя. Но я расскажу тебе про себя, может, это поможет… хотя бы увидеть всё под другим углом.

Подруга делает глубокий вдох, словно собираясь с мыслями.

— Когда мы с моим разошлись, я была точно как ты сейчас — в ярости, в невыносимой боли, которую, казалось, ничем не унять. Тогда все вокруг, да и я сама, говорили, что он нашёл себе "козу". Молодую, пустую, без мозгов, которая просто повелась на его деньги. Я верила в это всей душой, потому что так было легче. Так было проще заглушить ту жуткую боль, которая разрывала меня на части. Моя гордость… о, она не позволяла мне думать иначе. Она кричала, что я лучше, что он совершил чудовищную ошибку, что он потерял настоящую женщину. Я жила этой мыслью, Ань, годами. Повторяла себе: "Вот увидит, как ему будет плохо без меня. Вот поймёт, кого он бросил". Я ждала, что он придёт, раскается, что эта "коза" окажется пустышкой, а он приползёт на коленях. И моя гордость требовала этого. Она требовала, чтобы я страдала, чтобы он страдал вдвойне, чтобы моё унижение было отомщено.

Ольга смотрит на меня с какой-то болезненной мудростью, словно прожила не одну, а сотни жизней, и её взгляд теперь словно рентген, просвечивающий мою