Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

— Аня, — начинает он наконец. — Я вижу, что с тобой происходит. Ты… ты гаснешь. Ты не ешь, не выходишь на улицу, не творишь. Ты заперлась в четырех стенах… как в тюрьме, и я знаю, что это из-за меня. Я — причина. И это просто убивает меня. Так же нельзя.

Я хочу возразить, сказать, что он ошибается, что это не только его вина, что я сама сделала этот выбор. Но горло сжимает спазмом, и я молчу, лишь тяжело дыша. Он продолжает, наклоняясь чуть ближе, его глаза, полные отчаяния, ловят мои, не давая отвернуться.

— Я хочу, чтобы ты снова улыбалась, Анют. По-настоящему. Чтобы ты творила, чтобы твои руки снова тянулись к ароматам, чтобы ты жила так, как умеешь только ты. Я знаю, что сделал тебе невыносимо больно. Пусть ты проклинаешь меня, ненавидишь. Хочешь, ударь меня прямо сейчас, сделаешь со мной что угодно, но только начни снова улыбаться. Только верни себе этот блеск во взгляде. Я готов на всё, чтобы увидеть твою настоящую улыбку. Хоть на секунду, родная.

Его слова обрушиваются на меня волной, мощной и беспощадной. Они не оправдывают его, не снимают с него вины, но они раскрывают передо мной глубину его страданий, его отчаянное, почти безумное желание вернуть меня к жизни. Моё сердце сжимается.

Бабочка, взлетевшая со стола, кружит над нами, её крылья мерцают в свете свечей, как маленькие осколки радуги. Я слежу за ней, пытаясь удержать слёзы, которые уже жгут глаза после слов Артёма.

Он откидывается на спинку стула, но взгляд его не отрывается от моего лица.

— Твой бренд… Он снова принадлежит тебе, Аня. Как и твои ароматы. Всё, что Воронцов пытался отнять, возвращается к законной владелице.

Мои глаза расширяются от удивления. Я не могу поверить своим ушам.

— Я уже договорился с проверенной парфюмерной компанией, — его голос становится увереннее, но без тени самодовольства. — Они готовы запустить твоё производство. Пока партии будут небольшие, тестовые. Но это будет только твоя линия, твоё имя, твоё творчество. Тебе не придётся ни с кем делиться, ни перед кем отчитываться. Сейчас мои юристы заканчивают оформление документов. Примерно через неделю ты сможешь приступить. На этот раз всё чисто и чётко. Тебе больше нечего бояться, Аня. Никто не посмеет и прикоснуться к твоему делу.

Он смотрит на меня с такой искренней заботой, что я чувствую, как с глаз вот-вот сорвутся слёзы. Не от радости за бренд, не от облегчения. А от осознания того, сколько он сделал, пока я погружалась в свою боль. Сколько усилий приложил, чтобы вернуть мне то, что, как мне казалось, было потеряно навсегда.

— Я понимаю, что это не стирает того, что было, — голос Артёма становится тише. — Хоть завод я тебе построю и остров куплю – это не вернёт твоих слёз и бессонных ночей. Да я и не прошу тебя забыть. Это невозможно. Боль не исчезает просто так. Но я хочу, чтобы ты знала… — он замолкает на мгновение, словно он подбирает самые важные, самые тяжёлые слова. — Я облажался. И дело ведь было не в Кате, нет. Дело во мне. В моих чёртовых комплексах, в моей непроходимой дурости. Я не имел никакого права ставить под удар нашу семью, нашу любовь, тебя.

Он смотрит прямо в мои глаза, его взгляд пронзает до самых глубин, обнажая душу.

— Я не знаю, как это исправить. Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь снова доверять мне так, как раньше. Но я знаю одно, Аня. Ты — моя женщина. Всегда была. И всегда будешь. Я не могу без тебя. Бессонными ночами я пытался убедить себя, что пусть ты будешь счастлива хоть без меня, хоть с другим. Я ревную тебя до скрежета зубов. Я люблю тебя так, что это выворачивает меня наизнанку. Я так безумно скучаю по тебе… Считай меня эгоистом, но я тебя никому не отдам. Я буду бороться за тебя, за нас. — Он проводит рукой по волосам, словно смахивая наваждение. — Макс нуждается в нас обоих, в полноценной семье. Я вижу, как он скучает. Я вижу, как ты страдаешь. И я… я не могу позволить, чтобы моё безумие, моя слабость сломали всё, что мы строили годами. Просто дай мне шанс показать, что всё может быть не как раньше, нет. Но не хуже, Аня. Возможно, даже лучше. Не словами. Делами. Я хочу, чтобы ты снова была счастлива. И если это счастье возможно со мной, то я сделаю всё, чтобы оно вернулось в твою жизнь.

Я плачу, уже не сдерживаясь, слёзы текут по щекам, обжигая кожу, но я не прячу их. Пусть видит. Пусть знает, что его слова достигли цели, пронзили моё сердце насквозь.

Потому что в этот момент, в этой волшебной оранжерее, под шёпот крыльев экзотических бабочек, я, наконец, понимаю: он любит меня. Любит так, как умеет. Не идеально, возможно, неуклюже в своих попытках, но искренне и глубоко. И я, чёрт возьми, люблю его. Безумно.

Так сильно, что без него мне плохо, пусто, как будто часть меня, самая важная, была безжалостно отрезана. Без него я не хочу творить, не хочу жить полной грудью, не хочу чувствовать ароматы мира. Мой внутренний мир без него – это опустевшая мастерская, где нет ни света, ни вдохновения.

Я хочу наши вечера. Я хочу нашу семью. Нашу жизнь. Даже с трещинами, даже с болью, которая оставила шрамы, но сделала нас сильнее, мудрее. Я хочу собрать эти осколки и попытаться склеить их заново, не надеясь на идеальную вазу, но веря в возможность прекрасного мозаичного узора.

— Артём, — говорю я, задыхаясь от слёз, голос срывается в тонкий, болезненный стон. — Я… я пыталась жить без тебя, отгородиться, ненавидеть, но… не могу. Мне плохо без тебя. Без нас. Я хочу… хочу нашу семью обратно.

Мой голос срывается окончательно, и я закрываю лицо руками, пытаясь справиться с цунами эмоций, которое накрывает меня. Стыд за слёзы смешивается с облегчением, боль — с надеждой.

Артем не говорит ни слова. Он просто встаёт, обходит стол, и через секунду я чувствую, как его тёплые, сильные руки, такие родные, обнимают меня. Он притягивает меня к себе, и я не сопротивляюсь ни секунды,