Дочери судьбы - Тара Хайланд

– Пирс, – осторожно заговорила Розалинда и заглянула ему в глаза, умоляя ее понять. – Любовь моя, я собираюсь рассказать Уильяму о том, как мы поступили… что сделали с Кейти. Я хочу рассказать ему все. Мне нужно все исправить, пока не поздно.

«Но зачем? Зачем ему об этом говорить?» – подумал Пирс, пока мать низким хриплым голосом объясняла, что теперь, умирая, она чувствует необходимость признаться во всех грехах.

– Настало время покаяться. В кои-то веки я хочу поступить по справедливости.

Он опустил голову на руки, массируя пальцами виски, чтобы прогнать тупую боль. Что за эгоизм? Он не верил своим ушам. Гнев Уильяма будет длиться вечно и целиком ляжет на его плечи.

– А как же я? – едва слышно спросил он.

Она моргнула.

– А что ты?

Тогда он взглянул на нее. Неужели не понимает?

– Уильям меня возненавидит!

В комнате воцарилась тишина.

– Да, – спокойно ответила она. – Вполне возможно.

– Но это несправедливо! – вырвалось у него. – Я был уверен, что действую в его интересах. А теперь меня за это накажут!

– Пирс, пожалуйста, – жестко сказала она, как когда-то в детстве, когда его отчитывала. – Не пытайся меня отговорить. Я все равно поступлю по справедливости.

Она помолчала и глотнула воздуха прежде, чем продолжить.

– Я понимаю, что ошибалась, столько лет скрывая от него правду.

Она снова замолчала, переводя дыхание.

Пирс внимательно посмотрел на нее. Озабоченность ее здоровьем на мгновение перевесила злобу из-за ее стремления раскрыть тайну.

– Как ты, мама? Дать тебе воды?

– Нет, все нормально.

– Точно?

– Я сказала, что со мной всё в порядке, – отрезала она. – Дай мне закончить то, что я хочу сказать. Это важно.

Она снова вдохнула, раз, второй. Пирс терпеливо ждал продолжения.

– Я расскажу ему о том, что мы сделали, – наконец проговорила она. – Обо всем, а потом попрошу прощения. Если ты сделаешь то же самое, он выслушает и простит и тебя тоже.

– Ну нет, этого не будет! – заныл Пирс, понимая, как раздражает мать. – Он вычеркнет меня из своей жизни, и ты это прекрасно знаешь.

Она спокойно посмотрела на него.

– А разве это плохо?

– Что ты хочешь этим сказать? – недоуменно посмотрел на нее он.

– О, Пирс!

Она тихонько рассмеялась.

– Ты прекрасно понимаешь, что это значит. Тебе почти сорок пять. Не пора ли жить своей жизнью, а не строить карьеру благодаря брату?

Удар под дых был сильным. Он ненавидел мать, когда она была в таком настроении. Она умела найти слова, чтобы ужалить посильнее.

– Ну, я считаю, что это не совсем так, – защищаясь, ответил он. – Уильям меня очень ценит.

– Он тебя терпит, милый. А это совсем другое дело.

– Неправда!

– Конечно, правда, – пренебрежительно отмахнулась она.

– Но…

– О, ради бога! – перебила его она. – Я устала с тобой спорить. – В ее голосе действительно слышалась усталость. – Мне все равно, как ты строишь свою жизнь. Ты достаточно взрослый, чтобы принимать решения. Как и я.

Голос теперь звучал хрипло, дыхание было поверхностным.

– И я просто хотела оказать тебе любезность… – Она замолчала и сделала вдох. – Оказать тебе любезность и предупредить… – Она снова замолчала, тяжело дыша. – Я собираюсь рассказать Уильяму о наших проделках. И ничто… – Теперь она по-настоящему боролась за каждое слово. – Что бы ты ни сказал, меня не остановит…

Она замолчала на середине фразы, словно хотела сделать еще один вдох. Но потом закашлялась, сильный мучительный кашель сотрясал ее до костей.

Пирс стоял, словно парализованный, ожидая, когда она придет в себя. Но она продолжала кашлять, и в ее глазах застыл ужас. Он слышал громкие судорожные вдохи и видел ее широко раскрытые глаза.

Наконец он обрел дар речи.

– Мама, чем тебе помочь?

Она протянула руку, и, проследив за ее взглядом на столик в изножье кровати, он понял, чего она хочет – таблетки нитроглицерина. У нее начался приступ стенокардии. Пирсу вспомнилось, что говорили в больнице: ссора может вызвать приступ.

Он взял пластиковый флакон и трясущимися руками начал отвинчивать крышку, долго возился с защитной крышкой, теряя драгоценные секунды. Наконец таблетка оказалась у него в руке. Он уже собирался передать ее, но остановился, внезапно вспомнив ее слова перед тем, как начался приступ удушья.

«Я собираюсь рассказать Уильяму о наших проделках. И ничто… Что бы ты ни сказал, меня не остановит…»

Может, ничто из того, что он мог сказать, ее бы не остановило. Но теперь сама Судьба идет ему навстречу, другой выход дал о себе знать. Это легко, так легко… И в голове мелькнула такая гнусная, такая чудовищная мысль, прежде чем он успел ее остановить.

Зрачки Розалинды расширились – она поняла, что творится у него на душе. Она умоляла его глазами, давая понять, что никому ничего не расскажет. Но разве ей можно доверять?

Позже, оставшись в одиночестве и борясь с чувством вины, он убеждал себя, что не желал случившегося. Просто на секунду засомневался, замешкался, но собирался все исправить. Он снова и снова убеждал себя, что хотел дать ей таблетку, позвать на помощь, спасти, в конце концов.

Но сдвинуться с места не было сил.

Теперь у нее был настоящий сердечный приступ. И хотя Пирс знал, что нужно позвать медсестру; знал, что, если впустит ее сейчас, вероятно, ей хватит времени, чтобы включить дефибриллятор и реанимировать Розалинду; хотя знал, что еще не поздно что-то предпринять… он застыл на месте.

Розалинда закрыла глаза, дыхание стало поверхностным, лицо – землистым. Сделав последний вздох, она вздрогнула. Все было кончено.

Только тогда до Пирса дошла чудовищность случившегося. Он упал на колени, закрыл лицо руками.

– О боже, – всхлипывал он. – О боже, что я наделал?

Люси Филдинг была одной из трех медсестер, нанятых для ухода за Розалиндой Мелвилл. Работенка была не бей лежачего и хорошо оплачивалась. Каждые два часа она следила за жизненными показателями пациентки и давала ей лекарства. Все это занимало не более пяти минут. В остальное время она читала журналы или смотрела телевизор.

В тот день она направлялась на обычную проверку, когда увидела, как младший сын миссис Мелвилл выходит из спальни, тихо прикрыв за собой дверь. Заметив Люси, он приложил палец к губам.

– Я утомил маму. Она заснула.

Люси заколебалась. Агентство очень придирчиво относилось к соблюдению запланированного графика. Но если миссис Мелвилл отдыхала, то Люси не хотела ее беспокоить. Бедняге так редко удавалось выспаться.

– Тогда пусть немного отдохнет. Вреда не будет.

Люси проводила мистера Мелвилла до двери, вздохнув, когда он ушел. Он такой милый, возможно, немного застенчивый, но всегда вежливый. И он ценил усилия сестринского персонала, не то, что брат, который вечно придирался. С этой мыслью Люси пошла к себе в комнату и позвонила своему парню, чтобы рассказать о событиях дня.

Прошел почти час, прежде чем она наконец вернулась проведать Розалинду Мелвилл. К тому времени тело уже остывало. Впоследствии Люси не могла избавиться от чувства вины. Приди она пораньше, возможно, ей удалось бы спасти старушку, дать лекарство. Но Люси знала, что все это глупости. Старость не лечится. Розалинда прожила хорошую жизнь. С ее больным сердцем смертельный исход был всего лишь вопросом времени. Предотвратить смерть было невозможно.

Похороны состоялись в последнюю неделю августа. В течение последнего месяца погода была безжалостно ясной и солнечной, и никому не хотелось присутствовать на печальном событии в необычайно прекрасный день. К счастью, ночью прошел дождь. Скорбящие проснулись под серыми небесами, хотя воздух все еще радовал теплом и влажностью.

Служба прошла достойно, именно так, как хотела бы Розалинда. Массивный гроб красного дерева украшала единственная композиция из лилий. Провожавшие ее состояли в списке «Кто есть кто» в мире моды: коллеги – верхушка отрасли, дизайнеры и модели толпились в великолепном Уэлском соборе. И, естественно, присутствовали все директора «Мелвилла».

Из Токио на похороны прилетела Элизабет. Из трех внучек она единственная на самом деле оплакивала смерть бабушки. У могилы она вспоминала добрые времена – поездки в Лондон в детстве,