Крапива. Мертвые земли - Даха Тараторина

– Кто лечил его? – тихонько спросила Крапива.

– Я и лечила… Больше ж некому. Что ты мне порассказала про травы, то и в дело пошло, – ответила Ласса.

– Чем?

Подруга загибала пальцы:

– Огнецветом кровь запирала, орясник варила, из крепеца примочки. И чистотел, чтоб раны не загноились.

– И как?

Ласса покачала головой:

– Плохо. Ночами не сплю, слежу. А все одно жизнь из тела утекает.

– Ничего, – хмыкнула Крапива, покосившись на княжича, – и не таких на ноги ставили.

Пока лекарка суетилась, пока перебирала травы, топила печь и мешала варево, пока меняла засохшие повязки на животе воина, а Влас держал дядьку, чтоб не дергался, Ласса кликнула мальчишку с соседнего двора:

– Сбегай до поля, да чтоб мухой! Кликни Матку. Передай, беды нет – радость великая.

Малец понятливо кивнул и был таков. В другое время он затребовал бы за услугу пряник или леденцового петушка, но нынче в деревне вся снедь была на вес золота, и гонец не заикнулся о награде. Метнулся меж тем воистину споро. Да и Свея не заставила себя ждать, бегом примчалась к избе. Запыхавшаяся и взмокшая, она с грохотом распахнула дверь. Нечаянной радости Матка не доверяла: уж больно много бед этим летом свалилось на Тяпенки. Так она и осталась стоять на пороге, разинув рот и выпучив глаза. Кого первым хватать: дочь, травознайку, княжича или шляха, сидящего в ее кухне, как у себя в степи, да еще и нахально уплетающего простоквашу?

– Свежего ветра в твои окна, – растерянно пробормотала Свея, сама не зная, к кому обращается.

Крапива и ее кинулась обнимать. Матку обхватить – что кряжистый дуб: двух человек не хватит, куда там одной травознайке! И ну реветь! Свея поглаживала девку по волосам, ничего не понимая. И тогда вперед вышел Влас и буркнул:

– Уцелеет твоя деревня. Я пред Посадником за Тяпенки вступлюсь.

Матка оцепенела. Под грубой рабочей рубахой налились мышцы, едва не вспарывая швы. Свея, вздрогнув, подцепила подбородок лекарки и пытливо заглянула ей в глаза:

– Сняла, стало быть, проклятье.

– Сняла…

– Обидел кто?

Крапива пожала плечами. Обижали ее в Мертвых землях многие, но теперь не все ли равно?

Тогда Матка отстранилась от нее и молча пошла на княжича. Каждый шаг звучал приближающейся грозой, но Влас был слишком горд, чтобы пасовать пред нею. Крупнее иного мужика, мощная, хмурая, она возвышалась над Власом горою, но тот не оробел. И тогда Свея гаркнула:

– Щенок! – Опосля она размахнулась и залепила такую затрещину, что княжич отлетел к стене. – Вступишься за Тяпенки, значит? А из-за кого беда нагрянула? Кто бой устроил?! Ты, паршивец мелкий! Да я тебя на лоскуты порву и твоему папаше в туеске отправлю!

Шатай допил простоквашу и рукавом вытер белые усы, после чего заключил:

– Мудры люди, которые дали власть жэнщинэ.

Крапива и Ласса с визгом бросились останавливать Матку. Влас же взвился на ноги и ощерился:

– Так-то ты своего княжича приветствуешь?!

Девки повисли на мощных руках Свеи, но та без труда наступала на Власа, волоча их за собой:

– Да какой ты княжич?! Дерьмо на подошве и то лучше тебя!

Княжич процедил:

– Я женщин бью редко. Но ты на бабу похожа меньше, чем корова, и язык тебе не мешало бы укоротить!

И как знать, чем кончилось бы противостояние, но тут подал голос Дубрава Несмеяныч. Тихонько застонав, он приподнялся и позвал:

– Влас…

Тот кинулся к больному, мигом позабыв о Матке:

– Здесь я, дядька!

– Где… Плохо… вижу…

– Да здесь!

Влас прижал к своей щеке морщинистую ладонь, а Несмеяныч, успокоившись, выдохнул:

– Хорошо…

А затем отжалел от себя еще одну оплеуху насколько хватило сил. Влас так и сел на задницу. К лицу его прилила кровь, но не полезешь же в драку с раненым стариком?

– Дядька! За что?!

Несмеяныч прохрипел:

– Для ума. Авось появится… Поклонись Матке да прощения проси! Верно она тебя: щенок и есть!

Влас поднялся. Весь он трясся от злости, но говорил ровно:

– Еще я бабе в ноженьки не кланялся. Да и ты, старик, не забывай, кто пред тобою! Я тебе княжич, а не выученик!

Тогда Дубрава закряхтел. Свежие повязки его почернели от крови, но он отмахнулся от лекарки, метнувшейся помочь. Сел, широко расставив ноги и упираясь локтями в колени. Тяжело ему было даже дышать, не то что говорить. Помолчал. Наконец поднял голову и твердо произнес:

– Ты мне роднее сына. И позор мне, что прежде уму не научил да разбаловал. Хоть теперь попытаюсь.

Княжич попятился:

– Ты, старик, никак из ума выжил? Я ведь не посмотрю, что ты мне дядька. Могу и казнить!

– Глупый мальчишка! Преклони колено, щенок, и послушай, что старшие говорят!

Если до того княжич был красный от ярости, то теперь побледнел. Он перевел ошалелый взгляд с Несмеяныча на Матку и опять на Дубраву. Хотел что-то сказать, но заместо того плюнул на пол да вышел, хлопнув дверью.

Крапива рванулась за ним, но Дубрава окликнул:

– А ты куда, егоза?

– Так за Власом… Не ровен час, случится что…

– Все, что могло сделаться плохого, уже сделалось. Пусть ему. Выпустит пар и вернется, не впервой.

Перевязь на животе у него промокла насквозь, и Крапива подчинилась лекарскому долгу: первое дело раненому помочь, а там уж разбирать, кто кого обидел. Она уложила упрямого старика на кровать и в который раз поставила на колени кулек с выстиранными повязками.

Матка тем временем, недобро зыркая на Шатая, позвала дочку:

– Ласса, ты грамотная. Накалякай-ка письмецо. Надобно Посадника известить…

– Не надо, – подал голос Несмеяныч. – После боя уж сколько времени минуло. Кто-нибудь из дружины да успел добраться до столицы. Теперь лучше здесь братца встретить хлебом-солью, все одно с гонцом он разминется. Авось и от меня будет прок при встрече… А на коня я все одно теперь долго не сяду. Постой, дочка, – обратился он к Крапиве, – сядь.

– Некогда рассиживаться, – нахмурилась та.

Несмеяныч по-доброму хмыкнул:

– И верно, егоза. Ты, что ли, княжича из плена вызволила?

Лекарка потупилась:

– С меня проку мало было бы. Нас Шатай выручил.

Все разом повернулись к шляху. Тот сидел, будто бы безучастный к происходящему, но Крапива, что неплохо успела узнать жениха, заметила, как сильно сжимает он зубы.

– А ты чей будешь, сынок?

Шатай гордо вскинулся:

– Ты называл этого… сыном. Если назовешь сыном и мэня, выйдэт, будто мы братья. А мнэ такого счастья нэ надо.

Дубрава хохотнул:

– Ликом вроде с островов, а говором шлях… Как же так вышло, что ты спас срединников?

– Я спас нэ срэдинников, –