Лоренца дочь Великолепного - Ева Арк

– Я хочу, чтобы папа наказал Савонаролу.

– О, святые угодники! Что тебе сделал этот монах? Уж скорее, ты должна обижаться не на него, а на Медичи!

– Он отказал в отпущении грехов моему родному отцу, когда тот был при смерти, и должен заплатить за это!

– И ты думаешь, папа тебя послушает?

– Да, когда узнает, как Савонарола отзывается в своих проповедях о нём.

– Не будь наивной, Лоренца, Александру VI и так обо всём известно. Поэтому если папа до сих пор не предал Савонаролу анафеме, значит, ему так выгодно.

Однако чем больше д’Эворт старался переубедить её, тем сильнее Лоренца укреплялась в своём решении:

– Поймите, я должна хотя бы попытаться!

– А мне кажется, ты просто пытаешься доказать этим Медичи, что ты – из их семьи, – горячился кузен донны Флери. – Но они всё равно не признают тебя!

– Ладно, – наконец, сказал он, поднявшись со стула, – я остаюсь с тобой, Лоренца, в надежде, что ты рано или поздно одумаешься и бросишь свою безумную затею.

Когда он вышел, дочь Великолепного спросила:

– А ты что думаешь об этом, Катрин?

– Вам не кажется, мадемуазель, что господин д’Эворт … – робко начала алансонка и тут же осеклась.

– Ты хочешь сказать, что Даниель прав? – Лоренца вздохнула. – Возможно, но я не могу вернуться во Францию, не попытавшись что-нибудь предпринять. Иначе получится, что я тоже предала Великолепного.

Похищение

На следующее утро хозяйка предложила донне Аврелии посетить церковь Святого Петра. Как и подобало римской матроне, донна Марцелла закуталась в длинное покрывало, а донна Аврелия с Лоренцей надели свои плащи. Их сопровождали Даниель с Аргиропулосом и вооружённые слуги.

Так как улица Корсо, чуть ли не единственная в Риме, была замощена огромными каменными плитами и мелким ракушечником, решили идти пешком. Однако когда они перешли на правый берег Тибра, то возле площади Святого Петра едва не увязли в грязи, развороченной повозками. Как раз в это время там появилась группа паломников с посохами в руках. Внезапно упав на колени, последние поползли по каменным ступеням монументальной лестницы с колоссальными статуями святых Петра и Павла по краям.

– Нам тоже нужно это делать? – брезгливо поинтересовалась донна Аврелия, которой пришлось приподнять подол платья, чтобы обойти лужу.

В ответ донна Марцелла пожала плечами:

– Только нищие паломники всегда преодолевают все тридцать пять ступеней, ведущих к могиле Апостола, на коленях.

Встретившись взглядом с Лоренцей, она добавила:

– Если бы Вы прожили в Риме столько же, сколько я, то тоже бы потеряли всякое уважение ко всем этим святыням. Мы, римляне, относимся к ним лишь как к средству пропитания.

Среди зрителей, наблюдавших за паломниками, Лоренца заметила мавров в белых тюрбанах:

– Что делают в Риме эти неверные?

– Они прибывают сюда почти ежедневно из Испании, где их притесняют, – объяснила донна Марцелла. – С разрешения Его Святейшества любой может поселиться здесь, если только уплатит налог в папскую казну.

От её слов дочери Великолепного стало не по себе. Если во Флоренции деньги зарабатывали с помощью ремесла, торговли или банковских операций, то в Вечном городе богатели, сдирая три шкуры с паломников и неверных.

Высокий прямоугольный фасад базилики Святого Петра был украшен мозаикой и портиком при входе, а на бронзовых дверях виднелись фрагменты из басен Эзопа и истории Леды. Справа же возносилась трёхэтажная лёгкая лоджия, откуда папа обычно благословлял паству. Не успела Лоренца и её спутники войти внутрь церкви, как со стороны Понте Моло на площадь выехала группа всадников во главе с Карлом VIII. «Это самый безобразный король, которого я когда-либо видел!» – вдруг раздался из собравшейся на площади толпы чей-то громкий возглас. В свою очередь, мальчишки, стоявшие неподалёку от Лоренцы, запели: «Пусть умрёт кривоногий король! Пусть умрёт этот гадкий пьяница! Король, у которого тыква вместо носа!» Солдаты Монбара, охранявшие короля, бросились было к ним, однако сорванцов и след простыл.

Среди сопровождавших Карла VIII лиц был и Коммин. Едва Карл доехал до середины площади, как ворота расположенного рядом с собором Ватиканского дворца распахнулись и оттуда выехал какой-то человек. Пока он разговаривал с королём, сеньор из Аржантана спешился и спросил у Даниеля:

– У вас всё в порядке?

– Да, – ответил тот.

– Король приказал соорудить две виселицы, чтобы наказать мародёров.

После этих слов Коммин повернулся к Аргиропулосу:

– Завтра, двадцать восьмого января, мы покидаем Рим, поэтому сейчас самая подходящая минута, чтобы представить тебя королю, мэтр Мануил.

– Я уже объяснял Вам, сеньор, почему не могу воспользоваться Вашей любезностью.

– Жаль.

– Интересно, с кем это беседует король? – пробормотал д’Эворт.

– С кардиналом Валенсии, который поедет с нами, – откликнулся советник. – Джема король забрал ещё раньше. Видите того мужчину в чалме справа от него? Наш король хочет посадить его на оттоманский престол после того, как свергнет султана Баязета.

Пока Лоренца с интересом рассматривала рыжеусого светлоглазого Джема, Аргиропулос вдруг сказал:

– Боюсь, что планам короля не суждено сбыться, потому что принц скоро умрёт.

Его пророчество заставило всех вздрогнуть. Коммин же нахмурился:

– Надеюсь, ты ошибаешься, мэтр Мануил. Ведь Джем выглядит вполне здоровым.

Врач промолчал, а советник, указав на кардинала, добавил:

– По слухам, кардинал Валенсии приходится незаконным сыном папе.

В отличие от Джема, последний оказался высоким молодым человеком с длинными каштановыми волосами, лицо которого отличалось аристократической бледностью. Одет он был в платье из узорчатой парчи, чёрную бархатную накидку и такого ж цвета берет, украшенный великолепным рубином. На поясе у сына папы висела шпага.

– Он совсем не похож на духовное лицо, – высказался Даниель.

– Да, – согласился Коммин. – Цезарь Борджиа по внешнему виду и утончённости манер скорее напоминает принца.

– А Вы что думаете о нём, мэтр Мануил? – спросил он затем у Аргиропулоса.

– Мне этот папский бастард кажется похожим на змею, терпеливо подстерегающую свою жертву, чтобы затем с помощью одного укуса навсегда покончить с ней, – мрачно ответил врач.

– Даже если это и так, то теперь он – наш заложник и не сможет больше жалить.

Аргиропулос покачал головой:

– На