Лоренца дочь Великолепного - Ева Арк

– Я буду молиться за тебя, дитя моё.

Однако, узнав о том, что она едет в Рим, мать Маддалена нахмурилась:

– Мне не нравится твоё решение, Лоренца.

– Почему, преподобная матушка?

– Мало ли что там может случиться с тобой, а я ничем не смогу помочь тебе.

– Но ведь со мной будет Даниель.

– Не сомневаюсь в том, что мессир Даниель – человек благородный. Однако он – мужчина. Поэтому ради приличия ты должна путешествовать в обществе какой-нибудь дамы.

– Но донна Аврелия решила принять постриг в монастыре Святой Аннунциаты дель Мюрате.

Настоятельница на мгновение задумалась:

– Ты ведь заедешь попрощаться с ней?

– Да, наверное, – нерешительно ответила Лоренца.

– В таком случае, я напишу донне Аврелии письмо, а ты передашь его.

– Матушка Маддалена, прости, что я спрашиваю об этом, – после паузы сказала Лоренца, – но Даниель говорил, что у него было письмо к тебе от моей крёстной и что вы с ней давние подруги…

– Почему же тогда я ни разу не упомянула о ней? Ты это хотела спросить у меня, Лоренца?

Девушка смущённо кивнула:

– Возможно, ты просто забыла её, преподобная матушка? Ведь это было так давно…

– Помню ли я Марию, мою дорогую, горячо любимую подругу? – задумчиво произнесла настоятельница. – Кажется, не проходило и дня, чтобы я не думала о ней в течение всех этих долгих лет. Стоит мне только закрыть глаза и она тотчас предстаёт передо мной: молодая, прекрасная и влюблённая в…

– Своего мужа?

Мать Маддалена вздохнула:

– Да.

– А как случилось, что они поженились?

– Граф де Сольё приехал во Флоренцию по поручению герцога Бургундии, чтобы занять денег у Медичи или у других банкиров. А мессир Луиджи Риччи был одним из них. Это он привёл бургундца в свой дом и тот навеки похитил сердце моей подруги. У Риччи тогда уже начало прихватывать сердце, поэтому он не возражал против помолвки своей приёмной дочери с графом, после чего Сольё уехал в Бургундию. Вскоре, как я уже рассказывала, мессир Луиджи умер и Марию заточили в монастырь. А когда граф вернулся, я помогла ему похитить его невесту из монастыря и они уехали во Францию.

– Иной раз бывает трудно ворошить прошлое, Лоренца, – добавила мать Маддалена. – Хотя едва ты произнесла имя Марии, я сразу догадалась, что речь идёт о моей подруге.

– Теперь мне всё понятно, преподобная матушка, – ответила девушка.

– Я хочу что-нибудь подарить тебе на прощание, – сказала настоятельница. – Подожди меня здесь.

Вскоре она вернулась с простой деревянной шкатулкой в руках и агатовыми чётками.

– Возьми, это от меня и сестры Августины. Она сейчас в госпитале, поэтому не может проститься с тобой.

Приоткрыв крышку, девушка увидела пакетики с лекарственными порошками и пилюлями.

– Спасибо, преподобная матушка. И поблагодари также от меня сестру Августину.

– В дороге всякое может случиться, – кивнула настоятельница. – А теперь прощай, и благослови тебя Господь, дитя моё!

Уже выйдя за ворота монастыря, Лоренца вспомнила, что забыла спросить мать Маддалену: кто были настоящие родители графини де Сольё?

В условленном месте Лоренцу и Даниеля уже ждал Аргиропулос, который держал на поводу лоснящегося чёрного жеребца с притороченным к седлу вьюком. Когда же д’Эворт выразил восхищение по поводу его коня, врач пояснил:

– Перед арестом я зарыл в саду моей виллы кувшин с золотыми монетами и теперь на эти деньги купил Ворона.

Монастырь Святой Аннунциаты дель Мюрате находился за пределами городской черты, поэтому путешественникам пришлось сделать крюк, чтобы заехать туда. Мужчин не пустили дальше ворот и Лоренце пришлось самой проследовать за привратницей в приёмную, куда к ней вскоре вышла вдова.

– Вот уж не думала, что снова увижу тебя, Лоренца! – с удивлением произнесла донна Аврелия.

Уловив в её голосе обиду, девушка поспешно ответила:

– Но я не виновата в том, что меня похитили, мадонна.

Кратко поведав вдове о своих приключениях, Лоренца затем вручила ей письмо настоятельницы. Во время чтения донна Аврелия то краснела, то бледнела.

– Так ты решила вернуться в Париж, Лоренца? – наконец, подняв голову, спросила она.

– Да, мадонна. Но сначала мы с господином д’Эвортом заедем в Рим.

– Всегда мечтала помолиться на могиле Апостола.

Поймав недоумённый взгляд девушки, вдова со вздохом пояснила:

– Я еду с вами.

– Но господин д’Эворт говорил, что Вы собираетесь стать монахиней…

– Да, но сначала мне необходимо искупить свой грех и вернуть тебя твоим опекунам.

Сообразив, что на решение донны Аврелии повлияло письмо настоятельницы Святой Лючии, Лоренца не стала возражать. Д’Эворт тоже ничего не сказал, хотя на протяжении всего пути сторонился вдовы. Впрочем, как и она его. Да и погода особенно не располагала к разговорам. Снег выкрасил холмистую долину Тосканы в унылые тона и далеко вокруг не было видно ни зверя, ни всадника. Однако сильнее всего путешественников донимал не холод, а промозглый ветер. Поэтому Лоренца была рада, когда после нескольких часов непрерывной езды они остановились на ночлег в придорожной харчевне.

Убрав со стола остатки немудрёного ужина, хозяин пожелал им спокойной ночи и удалился в свою спальню. Бутылка кьянти из корзины Франчески так разморила Даниеля, что он сразу уснул в углу на охапке соломы. Вдова же улеглась на лавку. Наперсница Лоренцы тоже клевала носом. А вот дочери Великолепного почему-то не спалось и она украдкой разглядывала сидевшего на пустом бочонке Аргиропулоса, который задумчиво смотрел на фитиль догоравшей лампы. В иконописных чертах его лица ей чудилось что-то нездешнее, то, что она не могла определить словами.

– Ты бывал в Риме, мэтр Мануил? – робко начала она разговор.

– Да. Из-за древних руин, которые никто не расчищает, Вечный город похож на большую деревню. Правда, там есть несколько сохранившихся древних построек вроде Колизея, но их мало. Остальные, как я уже сказал, или разрушены или перестроены, как, например, замок Святого Ангела. Поэтому кроме дворца папы на Ватиканском холме и нескольких церквей там не найти красивых зданий. К тому же, тамошние жители пользуются недоброй славой, ибо они не только сдирают с бедных паломников огромную плату за хлеб и жильё, но и, бывает, открыто грабят их, забирая последнее прямо перед дверями церквей.

– А ты не знаком