Лоренца дочь Великолепного - Ева Арк

шум достиг своего апогея, что могло устрашить кого угодно. Однако Лоренца из лоджии дворца Альбицци заметила, что флорентийцы неплохо подготовились к проходу французской армии. Ставни на окнах близлежащих домов были закрыты, ворота забаррикадированы, а за ними угадывались вооружённые слуги. В переулках встречались лишь отряды флорентийской милиции. Не успел последний солдат выйти из городских ворот, как вслед им зазвонили колокола. Это Флоренция праздновала свою бескровную победу над французами.

Прошёл почти месяц, наступило Рождество, а от сеньора из Аржантана не было ни слуха, ни духа. Быстро пронеслись и двенадцать дней рождественских праздников. По вечерам у Альбицци танцевали, играли в игры, раздавали подарки, причём заводилами выступали Джованна и её жених. Как-то раз, вернувшись из церкви, девушки упросили мессира Роберто посетить ещё раз мастерскую Боттичелли, чтобы посмотреть на его картину.

Центральная часть полотна была уже почти готова: Клевета (Лоренца) в бело-голубых одеждах, держа факел в левой руке и правой цепко ухватив за волосы несправедливо обвинённого, с небрежным высокомерием влекла его на расправу в окружении своих помощниц. При этом обе всячески возвеличивали неправедность своей госпожи: Коварство (Катрин) сосредоточенно украшала жемчужной нитью её пышные волосы, а Обман (Джованна), похожая на прелестную нимфу, осыпала её цветами.

– У твоей подруги, Джованна, здесь просто царственный вид, – первым высказался мессир Роберто.

– Я согласна с тобой, отец! – поддержала его молодая Альбицци.

Однако дочь Великолепного молчала. При виде этого воздушного создания с невинным лицом, которому художник придал её собственные черты, девушку вдруг охватило какое-то странное предчувствие. Словно Боттичелли угадал в ней то, чего она сама ещё не подозревала в себе. Картина ей показалась похожей на собственную жизнь, по которой она шла из Прошлого в Будущее, увлекая за собой других и сама до конца не понимая, зачем ей это нужно.

Во дворце Альбицци Лоренцу ожидал Даниель с письмом от Коммина.

«Господину д’Эворту. Сударь, выполняя обещание, данное Вам, сообщаю, – писал советник, – что по воле Бога тридцать первого декабря королевские войска вошли в Рим. Когда наши войска ещё стояли в Остии, в Риме обвалилась более чем на 20 локтей в ширину стена, открыв проход в город. Ночью папа впустил в Рим дона Ферранте, сына неаполитанского короля, со всей его армией и посадил под арест наших послов. После того, как Вирджинио Орсини перешёл на нашу сторону и сдал нам все замки, Александр, не имея другого выхода, согласился впустить короля в Рим и, попросив охранную грамоту для герцога Каламбрийского, укрылся в замке Святого Ангела. Но тут на 15 локтей обвалилась его наружная стена. Сочтя это чудесным знамением, некоторые советники нашего короля стали говорить, что папу нужно взять силой. Тем не менее, наш добрый король, нуждаясь в его поддержке для завоевания Неаполя, предпочёл пойти с ним на переговоры. В начале декабря папа принял посланников короля, в числе которых был и я. Мы сообщили Его Святейшеству, что если он прекратит сопротивление и разрешит королевской армии свободно пройти через Рим, город останется невредимым. Александр VI согласился на все наши условия и на Рождество приказал войскам Неаполя покинуть Рим. В то же время наши солдаты должны были оставаться на левом берегу Тибра и им запрещалось находиться в Ватикане и в замке Святого Ангела. Что же касается короля, то папа решил поселить его во дворце Сан Марко и направил туда своего лучшего повара и сотню слуг, чтобы обеспечить ему привычную для монарха роскошь. В ответ на гостеприимство король под страхом смерти запретил мародёрство или другие деяния, направленные на вред горожанам. Так что, если Вы, господин д’Эворт, до сих пор желаете с мадемуазель де Нери посетить Рим, то, я думаю, сейчас для этого самое подходящее время. Вы сможете найти меня во дворце короля или в доме вдовы донны Марцеллы Росси на Корсо, где я остановился. Филипп де Коммин».

Узнав о том, что её подруга хочет уехать в Рим, Джованна выразила бурный протест.

– Нет, я никуда не отпущу тебя, Лоренца! – разносился по залу гулким эхом её звонкий голос. – Не успели мы подружиться, как ты уже покидаешь меня! Это несправедливо!

– Но всё уже решено, Джованна, а у тебя есть Томмазо, – попыталась утешить её Лоренца.

Однако молодая Альбицци ничего не желала слышать.

– Ведь я уже обо всём подумала! Сначала ты будешь свидетельницей на моей свадьбе. А у нас во Флоренции очень красиво играют свадьбы, Лоренца! После ты будешь жить с нами, Томмазо не возражает. Знаешь, тётушка хочет подарить нам свой палаццо, который завещал ей мой дед. Сначала там поселились наши дальние родственники, но они куда-то переехали. Вот увидишь, как мы там замечательно устроимся! А потом ты тоже выйдешь замуж. У Томмазо много друзей.

– Прошу тебя, останься, Лоренца! – последнюю фразу она произнесла уже умоляющим тоном.

– У каждого своя судьба, Джованна, – эти слова произнёс мессир Роберто, который вошёл в зал, где после ухода Даниеля происходило объяснение между девушками. – Поэтому не мешай своей подруге следовать собственным путём.

– Я бы ещё поняла, если бы Лоренца возвратилась во Францию, – ответила ему, уже сдаваясь, Джованна. – Но что ей делать в Риме?

В свою очередь, Альбицци вопросительно посмотрел на Лоренцу и та со вздохом произнесла:

– Я уже объясняла, что хочу поклониться тамошним святыням.

– Мне приходилось бывать в Риме, – сообщил мессир Роберто. – Он гораздо меньше Флоренции, но имеет славное прошлое. Поэтому его называют Вечным городом. Сейчас же Рим известен лишь как резиденция папы и место, где находятся главные христианские святыни. В связи с чем его посещают паломники со всего мира.

– Может быть, потом ты передумаешь и вернёшься во Флоренцию? – Джованна с надеждой посмотрела на подругу.

– Возможно, – дочь Великолепного не хотела её разочаровывать.

– А с кем ты поедешь в Рим, донна Лоренца? – поинтересовался отец Джованны.

– С моим кузеном мессиром Даниелем.

– Кроме святынь мне ещё хотелось бы увидеть и папу, – добавила девушка.

– Я лично не знаком с ним, – пожал плечами Альбицци, – но слышал, что он испанец и до принятия священного сана его звали Родриго Борджиа.

По его сдержанному тону Лоренца поняла, что тот почему-то не одобряет её желание. Джованна же, которая раньше всеми силами противилась отъезду подруги, теперь принялась столь же рьяно ей помогать. Вскоре все вещи Лоренцы были уложены в каццоне.

– Я хочу кое-что подарить тебе, – после этих слов