Девушка из другой эпохи - Фелиция Кингсли

Но вместо того, чтобы задернуть шторы, как обычно, я оставляю их открытыми.

Когда я спускаю платье сначала с правого, потом с левого плеча и оно падает к моим ногам лужицей голубого шелка, я все еще вижу Рида у его окна.

Затем я нарочито-медленно распускаю шнуровку корсета и кладу его на кровать.

И он все еще стоит там, когда я развязываю ленточку у выреза нижней рубашки, которая опускается вниз следом за платьем.

Больше из одежды на мне ничего не осталось. В тусклом янтарном свете газовой лампы я стою перед ним полностью обнаженной.

Мне никогда не приходило в голову вот так внезапно устраивать фокус с раздеванием перед кем-либо, и все же сейчас это показалось самым естественным.

Рид так и стоит у окна, когда я выключаю свет.

И он все еще там, когда я ложусь в кровать.

Там, когда я закрываю глаза.

А когда я просыпаюсь через несколько часов, еще до прихода Люси, на подоконнике лежит белая роза и записка.

«Раздеваться для меня, когда я не могу тебя коснуться, – удар ниже пояса. Если хочешь меня убить, хотя бы не заставляй так долго мучиться.

Р. Н.».

Пятница, 7 июня, 1816 год

42

За завтраком кузен ведет себя холодно и отстраненно не только со мной, а со всеми.

Он явно закрылся в себе и даже не слышит, когда к нему обращаются, так что тете Кальпурнии приходится повторять по два раза.

– Арчи, сегодня ты сам на себя не похож. Ты, случайно, не заболел? В среду мы устраиваем бал в честь Ребекки, и ты как хозяин должен поберечь свое здоровье. Выпей укрепляющий бальзам.

– Конечно, мама, – коротко отвечает он, даже не глядя на нее.

Сомневаюсь, что дело во мне или в его подозрениях о моих гипотетических – хотя сейчас уже скорее реальных – тайных отношениях с Ридом.

Мне бы хотелось, чтобы он открылся мне, потому что его явно что-то тревожит и ему необходимо выговориться.

Но он апатично гоняет еду по тарелке и вскоре уходит с мрачным видом, даже не сказав, куда идет или когда вернется.

Я надеюсь, что так у меня будет возможность спокойно сходить к Риду, но тетя тащит меня с собой по делам.

– А кто будет примерять твое новое платье для бала? Я? – посмеивается она. – Вот глупенькая. Едем к миссис Триод, она нас уже ждет.

Я, которая всегда покупала платья в секонд-хендах, открыла для себя совершенно новое радостное чувство – надевать вещи, сшитые по меркам специально для меня, которые идеально садятся по фигуре.

В моем шкафу из будущего таких вещей нет вообще: если джинсы хорошо сидят в талии, то оказываются не той длины, если платья по размеру в груди, то обязательно плохо выглядят на боках; шерстяные свитера моего размера в плечах непременно с длиннющими рукавами. В будущем размер всегда одинаковый для всех – для высоких и миниатюрных, для худых и для обладательниц выдающихся форм, для тех, у кого фигура как яблоко, или груша, или банан, – и никому они по-настоящему не идут.

Однако это не сделает из меня частую посетительницу швейных салонов на Сэвил-Роу, учитывая, что для того, чтобы стать их клиентом, мне недостает одной решающей детали, а именно счета в банке с шестью нулями. Для меня и три нуля уже достижение.

По крайней мере в 1816 году можно позволить себя побаловать, раз есть возможность ходить к личной швее.

– Знаете, леди Ребекка, – говорит миссис Триод, застегивая длинный ряд пуговиц платья у меня на спине, – недавно заходила леди Осборн, когда я доделывала последние детали вашего платья, и оно так ее впечатлило, что она попросила сшить такое же для ее дочери. Я сказала, что этот бледно-розовый оттенок Аузонии вовсе не пойдет, как и подобный вырез – у нее слишком покатые плечи. Думаю, она всерьез обиделась, но я свою работу люблю всей душой и не хочу, чтобы повсюду говорили, что кто-то стыдится носить мое платье, – с гордостью заявляет она.

– Миссис Триод, – обращается к ней помощница. – Вы заговорили о леди Осборн, и она, примеряя шали, забыла на прилавке брошь. Можно ли мне сбегать к ней и вернуть украшение? Я быстро!

– Ну конечно! Не хватало еще, чтобы нас обвинили в краже. Эта сплетница способна на все.

– Брошь? – Я резко разворачиваюсь, глядя на украшение в руках помощницы. Эту брошь я часто видела на нарядах Аузонии – она принадлежала матери Эмили.

– Как же они ею гордятся! Мать с дочерью отбирают ее друг у друга.

– Полагаю, она принадлежит дочери, – говорю я, зная, что это подарок Максима Дювиля.

– Одной или другой, какая разница? Каждый раз, как они сюда приходят, то хвастаются тем, сколько лорд Осборн на нее потратил.

Потратил? В каком смысле?

– А где он ее купил? И сколько потратил? – напрямик спрашиваю я.

– Ребекка, так не годится, – укоряет меня тетя.

– Мне просто любопытно… это такое изысканное украшение, мне хотелось бы иметь нечто похожее, – вру я.

– О дорогая, герцог Уиндэм купит вам гораздо красивее! – восклицает миссис Триод, которой тетя уже все разболтала про интерес Чарльза Резерфорда ко мне. – Что для него брошь за пять тысяч фунтов? Но если она так вам понравилась, предложите ему зайти к Грейхерсту, на улице Стрэнд.

– Если не возражаете, я сама верну брошь Аузонии, – предлагаю я, но, похоже, слишком эмоционально.

– Ну что вы, леди Ребекка. – У миссис Триод вырывается смешок. – Еще не хватало из вас посыльного делать.

– Но мы все равно туда едем! – настаиваю я.

– Как это – мы туда едем? – удивляется тетя.

– Хочу лично вручить приглашение на мой бал в среду и Аузонии тоже. – Слава богу, что я не Пиноккио, иначе нос бы у меня уже вырос метров на шесть.

– Но уже поздно. Все приглашения были отправлены две недели назад. И потом, я не сомневалась, что ты не хочешь видеть ее среди гостей.

– Я передумала. – У меня есть план, и я доведу его до конца. Горацио Кейн сделал бы на моем месте то же самое. – Я хочу уладить наши разногласия и принести ей оливковую ветвь.

Знаю, что тетя Кальпурния мне не откажет, я знаю, знаю.

– Хорошо, Ребекка, как хочешь, – уступает она.

– Сначала заедем к Грейхерсту. Попросим у них одолжить гарнитур, который бы подошел к этому платью. Что скажешь,