Хризолит и Бирюза - Мария Озера

тона, а звёзды, словно нетерпеливые свидетели, одна за другой начинали мерцать на фоне ночи. Мне хотелось верить, что этот вечер станет особенным — таким, который невозможно будет стереть из памяти.

На днях Лоренц сообщил, что станет кавалером Агнесс. Он просил прощения, что не сможет сопровождать меня, но я не держала обиды. Я слишком хорошо понимала, что значит для княжны её первый выход в свет, и как необходима ей его поддержка. Особенно если учесть, что чувства Агнесс к нему не были тайной — я могла представить, какой радостью для неё стала эта новость.

А вот для меня всё складывалось иначе. В свете, где я теперь вынуждена вращаться, не было принято девушке приходить на бал в одиночестве. Это наверняка породило бы шёпот и пересуды, и кто-то непременно вспомнил бы отметил мою новую реальность — девочку мадам Жизель, возомнившую о себе слишком много. Можно было пойти с Кристой, но её близость к Жизель делала это невозможным: появиться рядом — значило вызвать ненужные подозрения.

Оставался только Нивар. Я знала, что он будет на балу — Винтерхальтер-старший уговорил Маркса провести праздник во дворце, и правая рука регента не могла отсутствовать там, где будет сам регент. И всё же рука моя так и не решилась написать ему письмо. Слишком унизительно — звать кавалера женщине. Но что-то ещё удерживало меня — его молчание.

За всю последнюю неделю он не объявился. Я не видела его во дворце, пока мы с Лоренцом готовили залу, и эта тишина не давала мне покоя. В памяти всплыла картина из комнаты Агнесс — его влажные от слёз глаза на холсте, затянувшие меня в какую-то запретную, неразрешимую близость. Это воспоминание было больно-сладким, и именно оно тянуло меня к нему, разрывая пополам.

Я стояла у окна, глядя в холодный небосвод, и чувствовала, как сердце колотится всё быстрее. Казалось, каждый вдох наполнен его отсутствием. Я знала: не нужно долгих лет, чтобы распознать то, что между нами есть нечто большее. Но его молчание… оно жгло сильнее любого признания. И каждый сгусток разочарования оседал во мне, как камень, пока я так и не решилась, что делать дальше.

* * *

Спустя час я сидела на кровати — собранная, словно к походу, и готовая покорять дворец. Волосы, которые я привыкла носить распущенными, ныне были стянуты в строгую низкую причёску, скреплённую двумя тонкими шпильками, украшенными драгоценными камнями. Ноги отказывались повиноваться, будто налитые свинцом, и каждая мысль о предстоящем пути сжимала грудь ледяным обручем.

«Не бойся», — произнёс где-то внутри настойчивый голос. Я не знала, что ему возразить. Он был прав, и всё же страх перед неизвестностью — пойти туда одной, не выдержать, не справиться и сбежать — сковывал сердце.

На прикроватном столике лежали крохотные карманные часы; их звонкая стрелка отсчитывала моё малодушие. Я назначила себе срок: если через четверть часа я всё ещё останусь здесь и продолжу жалеть себя, то уже никуда не пойду; но если осмелюсь подняться — то судьба поведёт меня дальше. Пусть будет, что будет. Если Нивара не окажется дома — я выдохну с облегчением и сохраню лицо; а если он там… что ж, тогда проблемы придётся решать по мере их появления.

Собрав остатки воли, я поднялась с кровати, шурша подолом платья, словно выходя на бой. Каждый шаг к двери был тяжёл, но за порогом начинался новый мир, и эта мысль придавала сил. Я глубоко вдохнула — холодный воздух обжёг лёгкие, и рука легла на холодную ручку.

С короткой, почти военной решимостью я захлопнула дверь за собой и, не позволяя себе колебаться, села в машину, что повезла меня к особняку графа Волконского.

Глава XXIV

Ногти нервно выбивали ритм по мягкой кожаной обивке сиденья впереди. Смущение парализовало всё тело: я чувствовала себя на редкость глупо. Чем ближе машина подъезжала к его поместью, тем сильнее выступала испарина на ладонях, а вдоль позвоночника пробегала дрожь, будто холодная струя. Возврата уже не было. В голове вихрем проносились десятки сценариев — и все они заканчивались одним: насмешливым лицом Нивара. Но что-то внутри меня упорно тянуло к нему, сильнее разума и страха.

Сердце билось в такт с пальцами, когда передо мной выросли массивные ворота, увитые ярко-зелеными листьями плюща, которые я не заметила в первый раз. Их вид был одновременно прекрасен и устрашающ: словно они охраняли не дом, а тайну.

Когда я ступила во двор, меня окутал густой запах свежескошенной травы, в который вплелись тонкие ноты еще цветущего сада. И тут ко мне навстречу, торопливо, с радостью, выбежала экономка — её образ был так же неизменен, как и сам этот дом.

— Елена, здравствуй! — её ладони теплом заключили мою руку.

— Здравствуй, милая! — в её голосе звучала искренняя радость, и я невольно улыбнулась в ответ. Это тепло казалось особенно ярким контрастом к холодной сдержанности её хозяина. — Граф предупреждал, что вы заедете.

— Предупреждал? — мой вопросительный тон остался без внимания. В её глазах мелькала лишь спешка: список обязанностей явно не позволял ей отвлекаться на лишние объяснения.

Я шагнула внутрь — и словно сама структура дома замерла. Под блеском светильников пол коридора сиял, словно зеркало; на окнах тяжелыми складками висели шторы; по лестнице с широкими ступенями тянулась ковровая дорожка. Запах старого дерева, исходящий от массивной мебели, был всё тем же. И вместе с воспоминаниями обо мне самой прежней, он медленно вытеснял страх, уступая место любопытству и… едва ли не восторгу.

С момента последнего моего визита, случившегося после убийства императора, здесь не изменилось ровным счётом ничего.

Елена скрылась наверху, должно быть, уведомить Нивара о моём прибытии. А я вдруг заметила букет ирисов на небольшом столике у лестницы. Их ярко-сиреневые лепестки с белыми сердцевинами сияли в полумраке, как огни. Я склонилась ближе, откидывая прядь за ухо, чтобы вдохнуть их аромат.

Он был настолько густым и сладким, что почти задушил. В одно мгновение мне показалось, будто дыхание остановилось. Запах пронизывал всё: лёгкие, кровь, сознание. Я ощутила, как он постепенно затмевает разум — будто невидимая сеть сомкнулась вокруг меня.

Процесс так поглотил меня, что я не услышала, как на предательски тихой лестнице появился хозяин особняка. Его шаги, привычные к тишине, скользили по ступеням, как шёпот призрака. И вдруг — он уже здесь.

Нивар стоял в полутени, но даже в полумраке его фигура выделялась — безупречный силуэт в тёмном