Ночной скандал - Аннабел Брайант

Пульс жарко бился в ее жилах. Перед нею стоял восхитительный мужчина — добрый, умный и красивый, который признавался ей в любви. Мечта воплотилась в жизнь.

— Я люблю тебя, Мэтью. Правда. — Теодосия улыбнулась. Как легко дались ей эти слова! Она даже рассмеялась. Облегчение и радость признания просто невозможно было держать в себе.

— Значит, решено. — Склонившись к ней, он впился в ее губы страстным поцелуем.

Но игривое настроение не желало ее покидать.

— У сверчка уши расположены на передних лапках, сразу под коленом.

— Прямо здесь? — Он провел пальцами вдоль икры, к мягкому чувствительному местечку под коленом. Тело отозвалось восхитительной дрожью предвкушения, и Теодосия быстро забыла всякие факты, логику — с игрой было покончено.

— Или здесь?

Мэтью положил ладони поверх колен и медленно провел ими вверх, большими пальцами гладя кожу внутренней поверхности бедер. Теодосия сидела, не шелохнувшись и смежив веки. Матрас просел под весом Мэтью, а она лежала в ожидании и предвкушении. Он легко касался поцелуями ее грудей, обводя горячим языком соски, и Теодосия чувствовала, как нарастает в ней нетерпение, как внизу становится влажно…

Когда она успела сделаться такой распутницей? Такой свободной? Отсутствие сдерживающих барьеров — в этом, конечно, есть что-то неправильное, но она понимала, что не может иначе. Поэтому — все правильно! Она чувствовала себя желанной. Обожаемой. Она жаждала его прикосновений. Этот опыт был столь же восхитительным и изысканным, как мимолетная красота радуги.

Пальцы Мэтью ласкали ее бедра, живот и, наконец, спустились к лону. Раздвинули мягкие складки и с неумолимой настойчивостью принялись поглаживать тугой бугорок. Желание нарастало стремительно, каждое прикосновение высекало новую искру страсти в ее теле. Теодосия крепко зажмурилась, боясь, что не выдержит и сомкнет также и ноги, ведь удовольствие частично заключалось и в том, что она сдерживала себя на грани полного поражения. Она позволила Мэтью вести ее, умоляя об освобождении, а потом все потеряло значение. Только ощущения, всепоглощающие и глубокие, в которых она тонула, забыв саму себя.

Но он не оставил ее, сонную и насытившуюся. Поцеловал ее в губы, и язык его был столь же настойчив, как только что пальцы. Ее тело было распростерто перед ним, и он нырнул в его глубину. Обхватив его ногами и обвивая руками, она содрогнулась в экстазе наслаждения.

Мэтью стонал от удовольствия, погружаясь в ее жаркую глубину. Она была влажная и напряженная, и он не мог насытиться ею. Он стремился обладать ею. И не потому, что страшился чего-то, и уж тем более — наглых притязаний Киркмена. Яростное желание забыться с Теодосией в блаженстве было вызвано совсем иными побуждениями.

Несколько недель назад, когда он только встретился с нею, что-то вспыхнуло в его сердце. Нечто большее, нежели ненасытное любопытство. И чем больше он узнавал ее, чем чаще бывал в ее обществе, тем сильнее восхищался ею, сильнее привязывался. Мэтью полюбил ее задолго до того, как счел это разумным, отдал сердце Теодосии прежде, чем убедился, что она ждет его внимания. Все против законов логики и разумного планирования! Но теперь, конечно, это не имело никакого значения.

Одобрительным ворчанием приветствовал он руки Теодосии, которыми она обвила его шею, принуждая к новому страстному поцелую. Пульс бился в настойчивом ритме, тело сгорало от желания. Они уже изучили друг друга, привыкли к телесной близости, и Теодосия уже не испытывала робости перед их сближением. Ее бедра вздымались под ним, приглашая, мышцы тела сделались гибкими и податливыми.

Кровь вскипела в его жилах. Теодосия была прекрасна, куда бы он ни бросил взгляд. Рассыпанные по подушке волосы; гладкая кремовая кожа; идеальные закругления роскошных форм. Он мог ее взять — она принадлежала ему. Его любви. Ощущение безумного желания стеснило его грудь. Он сделал глубокий вдох. Затем второй.

Мэтью замедлился в жажде последнего слияния, когда их тела соединятся в экстазе, когда они станут близки, став единым целым. Его твердая плоть стонала в страстном стремлении достичь оргазма и взлететь на вершину удовольствия. Он всегда выходил из нее в последний момент, изливая семя на простыню. Но только не сегодня. Только не после тех слов, которые были сказаны. Пришла пора взять и эту, последнюю преграду.

Он уловил инстинктивный ритм, их тела двигались в идеальном согласии. Мэтью еще пытался сдерживаться, но эта битва была уже проиграна. Лоб в испарине, мышцы приготовились к неизбежному. Через мгновение, быстротечное, как удар сердца — когда ее распростертое под ним тело напряглось, когда дыхание сделалось быстрым и хриплым, — Теодосия вскрикнула, и он ринулся в последнюю атаку, в это бархатистое тепло, которое завладело им. Сила оргазма потрясла и поразила его так, что он рухнул на нее почти бездыханным.

— Кажется, я потеряла всякий стыд. — С этими словами Теодосия широко улыбнулась, и не думая себя осуждать.

— И ты гордишься этим качеством? — Он не удержался от того, чтобы подразнить ее.

— Почему бы и нет? — Она повернулась на бок под одеялом и приподнялась на локте.

— Ну я-то жаловаться не стану. — Мэтью тихо рассмеялся. Кстати, который час? Ведь завтра во время завтрака им предстоит изображать гостеприимных хозяев. Теодосии пора спать. — Нам нужно отдохнуть.

— Твоя правда, — согласилась Теодосия, лениво перебирая в пальцах мягкие волоски на его груди. — Ты изменил мою жизнь, и я счастлива!

Ее робкое признание тронуло его сердце, и он приподнялся на подушке, чтобы заглянуть ей в лицо.

— А ты — мою.

— Знаю, что я была непреклонна насчет того, где бы хотела жить. Да еще, разумеется, боялась за состояние дедушки. Но сейчас я поняла, что мне не нужно страшиться будущего, если мы с тобой будем вместе. Какая разница, где жить! Имеет значение лишь то, как мы проживем свою жизнь. И любовь, которая нас связала.

Больше Теодосия ничего не сказала, и Мэтью, полагая, что они отойдут ко сну, закрыл глаза. Слова Теодосии взволновали его до глубины души. Она предлагала ему целый мир, и его переполняло счастье, рвалось наружу. Он мог бы ответить ей тем же.

Повернувшись к ней, он погладил ее по щеке.

— Знаю, что пытался убедить тебя, что Лондон — не такое уж плохое место. Но, по правде говоря, ради того, чтобы провести остаток жизни с тобой, я бы переселился хоть на самый дальний остров в Эгейском море!

Теодосия пошевелилась, переместившись ближе. В спальне стояла тишина.

Она провела ладонью по его груди, спустившись ниже, к животу,