Ночной скандал - Аннабел Брайант

на него. Но он не стал медлить и, прежде чем она успела бы передумать, наклонился и завладел ее губами. Поцелуй немедленно прояснил ее ум. Неужели так всегда будет в его объятиях? Как будто здесь, и только здесь был ее дом — в кольце его рук. Она хотела бы на это надеяться.

Когда он оторвался от ее губ, она опустила голову ему на грудь, прямо на то место, где билось сердце.

— Как ты догадался прийти в оранжерею?

— Я проснулся и, увидев, что тебя рядом нет, сразу понял, что случилось что-то плохое. — Он гладил ее по спине, крепче прижимая к себе. — Сначала я справился насчет лорда Тэлбота, но Коллинз заверил меня, что граф все еще спит. После этого догадаться, где тебя искать, было нетрудно. Почему-то у меня возникло нехорошее предчувствие, которое и погнало меня сюда.

— Думаешь, Генри бы меня похитил? — Ей нравилось слушать, как стучит его сердце. Ничего лучше она в жизни не слышала.

— Не уверен. Однако отчаяние меняет человека и часто оправдывает поступки, которые в иное время показались бы немыслимыми. В недавнем прошлом я испытал нечто подобное, когда моя сестра была в беде, а меня назначили на пост председателя «Общества».

— Прости. — Как бы ей хотелось знать больше про тот период его жизни! Однако расспросы можно отложить на потом.

— В итоге это послужило хорошим уроком и в конце концов привело к тебе. — Мэтью коснулся ее виска быстрым поцелуем. — Я бы никогда не подумал, что Киркмену хватит смелости. Должно быть, он здорово влип. — Мэтью быстро взглянул туда, где поверженный противник лежал без чувств. Его дыхание выдавал лишь случайный листок бузины, который трепетал на его груди в такт каждому выдоху. — Когда я понял, что тебе, возможно, потребуется помощь, и притом срочно, я очень боялся, что не смогу пройти через весь дом достаточно быстро, чтобы успеть вовремя.

— При тебе нет трости, — встревожилась она. — Нога болит?

— Мне гораздо больнее оттого, что я вижу тебя огорченной.

Некоторое время Теодосия молчала, радуясь тому, что находится в его объятиях. Но тут порыв ледяного воздуха, который проник сквозь разбитое окно, вернул ее к действительности.

— Но почему он не попросил, если ему нужны были деньги?

— Подозреваю, что на кону было гораздо больше, нежели деньги, взятые взаймы у друзей. Гордость, унижение и репутация — это наверняка. — Мэтью замолчал. — Ты бы передумала, если бы он признался с самого начала?

— Нет! — поспешно вскрикнула она. — Конечно нет! Но я могла бы помочь.

— Он не заслуживает твоей доброты.

— Теперь уже неважно. — Теодосия отмела его слова взмахом руки. — Я велю двум лакеям доставить Киркмена домой. И пусть предупредят прислугу, чтобы не спускали с него глаз, пока не приедет доктор. — Теодосия покачала головой. Надо же, какой удивительный оборот событий! — Наверное, я ударила его гораздо сильнее, чем было необходимо.

Мэтью слабо улыбнулся, хотя дело-то было серьезное.

— Он должен радоваться подобному исходу. Настоящий рождественский подарок, хотя я подозреваю, что ты избавишь его от дальнейшего унижения и не станешь предпринимать действий, которые нанесли бы еще больший урон его репутации. А теперь ты должна идти в дом, не то простудишься. Распорядись, чтобы Киркмена унесли отсюда, а я останусь ждать, пока не придут лакеи. После мы вместе займемся разбитыми стеклами. — Мэтью обвел взглядом месиво из разбитых горшков, осколков стекла и поломанных растений, которыми был засыпан пол в оранжерее и снег снаружи. — Прости, Теодосия. Я знаю, что это твое любимое место, а теперь здесь поселятся грустные воспоминания.

— Мы можем это исправить. — Она утвердительно кивнула и поежилась от холода. — Я не стану жаловаться, потому что ты цел, а Киркмен к нам больше не сунется. Я не желаю его знать. Пусть последствия его необдуманной выходки и недостойное поведение положат конец дружбе, которая еще оставалась между нами.

А затем, будто только, что вспомнив, Теодосия сделала большие глаза и вскрикнула:

— Боже, герцог и герцогиня подумают, что я отвратительная хозяйка!

Глава 31

Рождественский сочельник удался на славу, как и надеялась Теодосия. Дом наполнился веселым шумом. Каждое окно, каждый камин или каждая дверь были щедро украшены гирляндами из вечнозеленых растений, обвитых красными атласными лентами, из которых выглядывали яблоки и апельсины, утыканные головками гвоздики, и украшения из литого серебра. Венки из сосновых веток, остролиста, розмарина и боярышника обвивали колонны винтовой лестницы, поднимаясь ярусами на площадку второго этажа, перевиваясь со столбиками балюстрады.

На кухне царили ароматы имбирных пряников и марципана, и печенье поедалось, едва успев остыть. В котле над огнем тихо кипел рождественский пунш, и сладкий запах корицы витал во всех комнатах нижнего этажа.

Только что было покончено с изысканным праздничным обедом — жареный гусь, фаршированный каштанами, макрель с фенхелем, жареные устрицы, маринованная спаржа, не говоря уж о роскошных соусах и приправах. Теодосия повела всю компанию — дедушку, Мэтью и их светлостей — в парадную гостиную, где предполагалось отдохнуть за беседой в ожидании десерта — трюфелей с миндальным кремом и сливового пудинга. Как знак преуспевания и доброй удачи, в камине пылало традиционное бревно, но Теодосия не могла придумать, что бы такое загадать в качестве рождественского желания. Стоило обвести комнату взглядом, чтобы убедиться — у нее есть все, чего только могло пожелать сердце.

Дедушка мужественно сражался с болезнью, и по вечерам состояние его рассудка заметно уступало утреннему. Теодосия, с ее умом ученого, даже задумалась: не начать ли ей записывать и анализировать наблюдаемые факты? Время от времени он продолжал требовать джем и часто забывал закончить рассказ или предложение, но она радовалась периодам прояснения, когда он, казалось, снова становился здоровым. Этими моментами Теодосия дорожила больше всего.

Герцог и герцогиня Скарсдейл оказались именно такими, как описывал Мэтью. Доброжелательные и полные любви — не только друг к другу, но ко всему миру. Они понимали состояние дедушки и демонстрировали безграничное терпение, и их скорее очаровали необычные увлечения Теодосии и уникальные качества ее характера, нежели выискивание ее личных недостатков. Ей в основном удалось держать в узде свои нервы, и, чувствуя себя в безопасности, она могла шутить и смеяться с Амелией и ее супругом — они сделались добрыми товарищами. В Теодосии крепла надежда, что она сможет считать их своей семьей — сестрой и другом, не меньше.

Мэтью, с его умением очаровать кого угодно, на Рождество был в особенном ударе. Или таким его рисовала ей безграничная любовь, что росла в ее сердце? Одного