Клятва на крови - Дарья Лобанова

на секунду. — Их сын. Спал у няни дома. Три месяца…

Он не договорил. Слова будто застряли в горле.

— Я должен его забрать. Пока не началась война.

Дом в пригороде Палермо пах детским шампунем и пустотой. В центре комнаты — кроватка. В ней — крошечный комочек с кулачком у лица. Щёки красные, ресницы влажные.

Доменико.

Марко застыл у порога. Ни шагу. Ни слова. Только дыхание, едва слышное.

— Я держал его на крещении, — прошептал он. Голос дрогнул. — Брат… он говорил, что малыш будет нашим будущим. Что ему суждено…

Он опустился на колени. Скрестил руки, уткнулся в них лицом. Плечи дрожали. И с каждой секундой дрожь становилась всё сильнее.

Алиса подошла сзади. Не как фиктивная жена. Не как фигура в чужой игре.

Как человек. Просто — человек.

Её руки легли ему на плечи. Подбородок — в макушку.

— Его найдут, — сказала она тихо. — И уничтожат. Даже ребёнка.

Марко не ответил. Только всхлипнул. Глухо.

— Мы можем спрятать его. Забрать. Сказать, что это наш ребёнок. Что я родила. Что ты…

Он резко поднял голову. В глазах — боль, недоверие, страх.

— Ты… серьёзно?

— Я знаю, как это звучит. Но это сработает. Никто не будет копать под новорожденного, если он в объятиях матери и с фамилией Россо.

— Ради него? — прошептал он. — Или ради меня?

Алиса не колебалась.

— Ради него. А ради тебя… — она улыбнулась печально, — …я уже многое сделала. Это просто ещё один шаг.

Он притянул её к себе. С такой силой, что воздух вышибло из лёгких. Лицо спрятал в её шее. И плакал.

Настоящие слёзы. Без маски. Без права быть сильным.

Через две недели они покидали виллу.

Алиса — с подложным животом, мягкой улыбкой, что казалась настоящей.

Марко — с пустым взглядом и детской замаскированной переноской.

Внутри — маленький Дёма. Голубое одеяльце, слабое посапывание, крошечный кулак у щеки.

Они уезжали не вдвоём. Уже втроём.

Солгали всему миру.

Чтобы спасти одну жизнь.

Глава 12. Театр одной семьи

Первый месяц их «семейной жизни» оказался адом, замаскированным под идиллию.

Не из-за бессонных ночей — хотя Дёма орал так, что чайки на скалах взлетали в панике. Не из-за неумелых рук Алисы — хотя следы детской смеси теперь украшали не только её одежду, но и потолок кухни. Спасибо Нине, что она была рядом и во всём помогала.

А из-за того, что каждый день был спектаклем.

И публика — не прощала фальши.

Здесь за фальшь убивают.

— Синьора, когда рожать-то ждать? — допытывалась соседка, склонившись над пустой коляской с приторным интересом и разглядывая ненастоящий, но очень натурльный живот.

— Через неделю, — отвечала Алиса, чувствуя, как под платьем сползает подушка-протез и по спине стекает холодный пот.

Марко в такие моменты превращался в статую. Ни тени эмоции. Только пальцы, сжимающие ручку коляски до белизны костяшек, выдавали, что внутри — буря.

Его застывшая улыбка была такой ледяной, что даже уличные кошки прятались под машины.

Их дом — чужой, арендованный под поддельными именами — висел на краю скалы, как гнездо стервятника.

По утрам Алиса выходила на террасу, которая была скрытаот чужих глаз: в одной руке — чашка кофе, в другой — Дёма, маленький тёплый комочек, перевернувший их мир.

Марко исчезал на рассвете. Возвращался к закату. Иногда — с запахом пороха на рубашке. Иногда — с новыми шрамами, которые она находила, когда он переодевался, а она стирала его окровавленную одежду.

Вопросы висели в воздухе, но оставались невысказанными.

Ответы она читала в его глазах — тёмных, как сицилийская ночь без звёзд.

Однажды ночью, когда Дёма, наконец, уснул, прикусив её палец беззубыми дёснами, Алиса прошептала в темноту:

— Он настоящий. А я — фальшивка. Просто девочка с подушкой под платьем…

— Врёшь слишком убедительно, — раздался голос из прихожей.

Марко стоял в дверях. Мокрый от дождя. С пистолетом в руке. Тень в глазах — та, что приходит после убийства. Или после страха.

— Сегодня я подумал, что нас нашли, — произнёс он, снимая оружие с предохранителя с привычным щелчком. — На рынке. Старик с акцентом моего детства. Я стоял и считал секунды: «Дай им три».

Он поднял глаза. В голосе появилась дрожь.

— Первая — чтобы убить меня. Вторая — чтобы открыть дверь. Третья — чтобы ты успела убежать с Дёмой.

Он опустился на колени. Перед ней.

Не перед женщиной. Перед своим выбором.

И она вдруг поняла — человек, перед которым трепетал весь Палермо, сейчас был беззащитен. Как ребёнок.

— Ты стала матерью, — сказал он. Его пальцы коснулись её ладони. Шершавые, натруженные. — А я… стал тем, кого всегда боялся.

— Кем? — её голос дрогнул, как пламя на ветру.

Он улыбнулся — грустно.

— Твоим мужем. По-настоящему.

Внезапно заплакал Дёма. Резко. Настойчиво. Живо.

И в этом крике было всё: их ложь, ставшая правдой. Их маска, ставшая лицом. Их страх, ставший смыслом.

Марко не встал. Не отвёл взгляда. Только прошептал:

— Он будет жить. Чего бы нам это ни стоило.

И она кивнула.

Теперь они играли не роль.

Теперь они были главными героями, придуманной пьесы..

Глава 13. Мама

Алиса не заметила, когда страх сменился чем-то другим.

Сначала она боялась дышать рядом с Дёмой — таким хрупким, таким чужим. Потом научилась пеленать его, не дрожа при каждом движении. А однажды ночью вдруг поняла, что укладывает его в полной темноте, ориентируясь только на звук его дыхания. Он засыпал у неё на груди — тёплый, тяжелый, как якорь в этом зыбком мире.

— Он любит, когда ты поёшь, — сказал как-то Марко, прислонившись к дверному косяку. Рубашка расстёгнута, на шее свежая царапина.

— Да иди ты, Россо, — хрипло усмехнулась она, поправляя ребёнку пижамку. — Ты сам пел так, что я думала: сейчас явится дьявол и заберёт обоих.

— Я его и вызывал. Он называется «колики».

Они засмеялись. Настоящим, живым смехом. Без оглядки.

На секунду — как обычная семья в обычном доме.

Утро начиналось с кофе. Марко варил его по-неаполитански — крепкий, без сахара, в старой алюминиевой кофеварке, которая вечно подтекала. Но он всегда оставлял второй стакан — чуть разбавленный молоком.

Потому что знал, что