Попаданка-песец, или Магия по-русски - Анна Миральд

красовалась шапка-грешневик, лихо сдвинутая набок, обнажая левое ухо. Бабушка рассказывала, что так домовые показывают, что изба обжита и любима. За поясом торчала резная деревянная ложка, словно намёк на воспитательные меры, а за спиной гордо топорщился пучок душистой защитной соломы.

Домовой шагнул вперёд, и меня окатило волной ароматов: тёплый хлеб, сушёные яблоки и что-то до боли родное, щемящее сердце – будто само детство повеяло в лицо. Его пальцы – аккуратные, с заботливо подстриженными коготками – нервно перебирали пояс, вышитый алыми петухами, оберегающими от нечистой силы.

Но главное – его глаза.

В них отражалась вся многовековая мудрость рода. Правый – янтарный, с сетью весёлых лучиков-морщинок – в нём жили все бабушкины сказки, все предания старины глубокой. Левый – чуть темнее, с серьёзной искоркой – хранил в себе строгость дедовских наказов, незыблемые правила жизни.

Когда он ухмыльнулся, вокруг стало светлее – будто кто-то подбросил хвороста в печь. А потом он чихнул, и с его шапки посыпалась светящаяся пыльца – крошечные, светящиеся крупинки, которые тут же сложились в нехитрую, но такую родную пословицу: «В гостях хорошо, а дома лучше».

Это был не просто дух дома.

Это было – само русское гостеприимство, воплощённое в образе мудрого, добродушного старичка.

– Ну вот и свиделись, Анфиса, – раздался его голос, в котором смешались и ворчливость заслонки, и тёплая, медовая мягкость.

– Здравствуй, Кузя! – Мои губы сами растянулись в улыбке. – Какой ты…

– Какой же? – прищурился домовой, и в его глазах заплясали озорные искорки.

– Красивый! И почтенный! – восхитилась я. – С сегодняшнего дня только Кузьма Кузьмич!

Домовой засмеялся, но кивнул. Было видно, что мои слова пришлись ему по душе.

– Ладно уж, коль такому почёту быть, – покряхтел он. – Но запомни, при посторонних имя моё не поминай, что бы ни случилось. Я и так тенью за тобой хожу. Да ты и сама сердцем почуешь. А теперь, хозяюшка, ступай в город, вдохни его воздух, понюхай новую жизнь. Я пока тут… поколдую, придумаю, чем тебя на ужин побаловать, чтоб голодной не осталась, – ворчливо напутствовал меня домовой. – Что выбираешь, ненаглядная: поросятину, томлёную под старым тряпьём, или рыбу, настоянную на запахе древней пыли?

Я оторопела от такого «меню».

– На твоё усмотрение. Ты лучше научи обращаться. Если меня в мохнатом обличье словят, выбор не велик будет: либо чучелом чью-нибудь жилплощадь украшать стану, либо на центральной площади экспонатом трогательного зоопарка подрабатывать.

– В чужой шкуре неудобно, зато быстро бегается, – подмигнул Кузьма. – Думал, сама смекнёшь, да вижу – пока туговато. Ладно, по возвращении научу. А пока твоя шубка тебе только на руку. Через заднюю калитку выйдешь, да сторонкой иди, чтоб без лишних глаз. Мало ли какие тут обычаи да люди.

– Может, не надо, а… – жалобно протянула я, пытаясь зацепиться за соломинку надежды. – Может, до утра повременим? Утро, оно ведь вечера мудренее. Должно быть… Чего-то мне боязно, Кузь. Место-то новое.

– Волка бояться – от белки бежать, – отрезал домовой, пресекая мои колебания. – Новое… Вот и знакомься! Ежели что не так, чем на ум взбредёт, тем недругов и бей.

Я сердито зыркнула на Кузьму, но перечить не стала. Вспомнила бабушкину поговорку: «Где страх, там и крах», набрала в грудь побольше воздуха и решительно двинулась к двери.

– Но если меня поймают, – мстительно пригрозила я, – будешь следующие сто лет разговаривать сам с собой.

– Добро, – кивнул Кузя и тут же язвительно добавил: – Только помни: если увидишь мясника – ноги в зубы и беги без оглядки.

– Почему?

– Ну... на всякий случай.

Вот же… не домовой, а родовой! Просто копия деда: вроде и заботится, а слова подбирает такие, что хоть святых выноси. Сразу видно – семейный дух-хранитель.

Демонстративно клацнув зубами, я гордо задрала хвост и под ехидное хихиканье вышла из дома.

Увиденное меня поразило. Двор был завален мусором и всяким хламом, трава стояла некошеной стеной, а деревья словно забыли, что такое уход и забота. Ну, БДСМщики, минус вам в карму! Правильное вы там себе название подобрали. Подходящее.

Через такие препоны к мечте! В мозгу сразу зачастили планы наведения порядка, но пришлось резко тряхнуть головой и направиться на «задание» без лишних мыслей.

Я отыскала небольшую калитку и осторожно выскользнула за стены своего нового дома.

Лунгрот встретил меня терпким коктейлем запахов – дымом из кривых труб, перегоревшим маслом харчевни «У Сдохшего Волка» и кисловатым духом мокрой соломы, валявшейся под ногами. Узкая улица сжималась, как горло жадины, между двумя рядами домов, которые, казалось, вот-вот рухнут, но почему-то всё ещё стояли – может, от упрямства, а может, просто некуда было падать.

Под ногами хлюпало месиво из грязи, навоза и чьих-то растоптанных надежд. Не мостовая – памятник человеческому безразличию.

При всём этом в воздухе висело упрямое, злое жизнелюбие.

Мужики в рваных кафтанах, но с орденами на груди, ковыляли в кабак, над дверью которого болталась вывеска с невнятным изображением – то ли волка, то ли его первого хозяина. Женщины, перекрикиваясь через улицу, обсуждали цены на соль и достоинства соседских мужей с одинаковым азартом. Дети носились стайками, играя в «контрабандистов и стражников» – видимо, единственное развлечение в этом унылом месте.

И мой новый старый дом торчал на краю этого кошмара, как пьяный часовой.

Ну, здравствуй, Лунгрот.

Город, где магия практически исчезла.

Город, который живёт назло всем.

Город, который теперь стал моим.

Глава 8

Тряхнув белой мохнатой головой, я осторожно двинулась вдоль улицы. Идти в зверином облике мне пришлось впервые, поэтому старалась быть незаметной. Вдруг придётся бежать, а я ещё ходить-то нормально на четырёх лапах не научилась.

И тут меня осенила гениальная идея – пробираться сквозь кусты вдоль заборов. Поначалу она казалась блестящей, но минут через десять до меня дошло, что мех – не панацея от колючих веток, а лапы, лишённые обуви, так же остро чувствуют каждый камешек, как и человеческие ноги. В общем, копилка впечатлений пополнялась, палитра эмоций расцветала, а поток брани и ругательств застыл на самом краешке языка, словно атлет по последней команде: «На старт! Внимание…».

В довершение к исцарапанным лапам и исколотым бокам, в нос ударили незнакомые, резкие запахи. Чего там только не было! Ароматы пищи, других зверей (откуда я это знаю, даже думать