Вдова на выданье - Даниэль Брэйн

— О, да! Да! — закивала Орехова и полезла в ридикюль. Я притворилась, что мне не завидно.

Мне не завидно, вовсе нет, я прожила уже этот этап увлечения брендами, тряпками, шмотками, ну и что, что мне опять совсем мало лет, что мне хочется дразнить всех вокруг своей успешностью и тем, что я могу купить весь этот мир, какое ребячество.

— Да, это замшетельно! Мой муш будет рад! Я буду рад! Мой муш есть… как это? Товарищ министра просвещения! — неожиданно правильно произнесла она. — Мы будем ошен рад!

На столик легла новенькая бумажка в двадцать целковых. Возмущенно затрясла кудряшками губернаторша, размахивая облезшим веером, но Орехова осталась непреклонна.

— Нет, нет! Это достойно! Замшетельно! Зер гут гешмект! — настаивала она, и я не сопротивлялась, разве что для приличия.

Губернаторша жадным взглядом проводила купюру, которую я ей назло запихнула в лиф. Время шло к вечеру, гости занимали все больше столиков, и половые принимали у них заказы. На кухню я зашла с чувством, что выиграла сражение и сама не заметила, как это произошло. Сил не осталось, я рухнула на первый попавшийся стул, прикрыла глаза, попросила воды. Шла самая страда, поварята носились как угорелые, Евграф в углу что-то жевал.

— Где Леонида? — желчно спросила я у поваренка, негодующе осматривая кухню. — В зале женщины, пусть идет подавать.

Я сунула ему чашку, и надо было встать, но немощь была безумная. Хотелось шлепнуться на кровать и зарыдать, выплакать все, что пережито и Ольгой Кузнецовой, и Липочкой Мазуровой — все потери, утраты и достижения, отпустить все, переболеть всем и набело начать новый день. Позволить себе полчаса слабости, пожалеть себя, похвалить, поругать, собой восхититься. Но поваренок пожал плечами, я, как ни тяжко было, поднялась и пошла к Евграфу.

— Где Леонида? Выгоню эту дрянь, — пригрозила я, и щека у меня дернулась. Пользоваться моей милостью, как Прасковья, — одно, заслуженно получать снисхождение, хотя давно пора надавать вредной старухе по щам за то, что она при каждом удобном случае напоминает Леониде о нападении. Пользоваться мной как вещью — простите, нет, всему есть предел, моему терпению тоже.

— Здесь была, матушка, — оглядываясь, растерялся Евграф, и я снова подумала, что ему не доверяла. Верила, но не доверяла. — Бледная, как утопленница. Спросила, когда письмо отправлено было.

— Ей-то что? — меня опять передернуло. Паршиво, что я теряю контроль, но усталость и непроходящее напряжение извиняют. — Ее какое дело, не ей писано. А когда?

Николай обещал наперво приехать ко мне, так когда это время наступит? А Евграф, как назло, жевал долго, будто резину, хотя, пользуясь отсутствием Мирона, стащил самый лакомый кусок отбивной.

— Так кто бы его отправлял, матушка? — с явным сожалением проглотив мясо, Евграф сунул листок в мою требовательно протянутую руку. — Посыльного-то спросить невдомек с перепугу было, но почитай дня три он с северу ехал. Ждать барина, а когда? Теперь уж недолго.

Руку мою с зажатым письмом пронзила боль, и я сообразила, что впилась зубами в костяшки пальцев.

Я искала ответ в посланиях Ларисы, вызубрила их наизусть, и какая же я дура, Парашка права, гвозди о мою туполобую голову править, неважно, что Лариса сообщила Николаю или скрыла. Важно, что она не отправила ни одно письмо.

Господи, почему я такая непробиваемая тупица? Почему же Лариса не отсылала письма?

— Что… — прошептала я и вытерла рукавом выступивший на лбу пот, а затем выдернула из руки обалдевшего Евграфа вилку и швырнула ее на стол.

Глава тридцатая

На площади текла обычная вечерняя жизнь. Люди слонялись, болтали, никуда не спешили и огрызались в ответ на мои пинки. Останавливались извозчики, высаживали пассажиров, я, до боли в ладони сжимая прихваченную из кассы мелочь, металась от телеги к телеге. Меня опережали — конкуренция за ванек намного выше, чем за богатых невест и завидных женихов.

Чертова головоломка сложилась, детальки щелкали, вставая в нужном порядке.

Мазуровы жили в бедности — утром хлеб, вечером вода. Матвею удалось поправить дела, он даже замахнулся на предсказуемое — на мезальянс, и слабой стороной была Олимпиада. Брак был выгоден всем, кто Липу любил, здесь поставить кавычки. Матвей получал юную дворяночку, родители Липы — деньги на выкуп имения из долгов.

Вместе с Липой в семью Мазуровых вошла беда по имени Николай Куприянов. Один удавшийся неравный брак будоражил сердца трех неприкаянных девиц и обещал им неземное блаженство.

Неотправленные письма… я вообразила, насколько смогла, кручину, стыд и растерянность старой девы, — влюбленной, измученной этой любовью. Ни приданого, ни доброго имени, ни надежды снискать расположение чуть больше сухой родственной любезности. Соперницы шипели, не осмеливаясь ужалить. Лариса была в привилегированном положении, я понимала ее ревность и то, что Леониде, дразнившей ее своей состоявшейся близостью с моим братом, она при первой возможности указала на дверь — не без причастности Клавдии. Будь я влюблена, поступила бы так же.

Леонида уловила, что отношение Ларисы к Николаю от сестринского далеко, женское сердце — оно такое, это разуму требуется сто раз ткнуть очевидным в глаза.

Леонида подверглась бесчестию, дела Матвея пошли наперекосяк, Николай пропал без вести.

Я пробежала площадь насквозь, отпихнула от телеги дебелую бабу с раскормленным гусем и, игнорируя визг, приказала гнать на Зареченские склады. Баба призывала кары на мою голову, гусь орал и хлопал крыльями, я карабкалась на высокую телегу, задирая юбку выше дозволенных границ, ванька краснел и не мог отвести взгляд от моих голых лодыжек.

Скончался в муках разорившийся Матвей, спустя пару дней Лариса пожертвовала собой ради спасения Липочки, веря, что Николай где-то там, в местном загробном мире, оценит ее великодушие.

О том, что погибла Лариса, а не Клавдия, никто не узнал.

Липа помнила, кто из золовок утешал ее по пути с похорон, но, забившись в угол стылого подземелья, молчала. Клавдию окликнули именем сестры, достали из воды тело в траурном платье, оплакали безвременно почившую и сняли с ее шеи ключ от уже пустого сундука. Клавдия знала о письмах, зло подшучивала над сестрой, а после ее смерти ждала Николая — как только я напророчила его возвращение. Что двигало ей, когда она приняла чужое имя, я не представляла до сегодняшнего дня.

Клавдия не справлялась с новой ролью, но причитания слуг были меньшей проблемой. Липа воспылала