Вдова на выданье - Даниэль Брэйн

страстью к Макару Ермолину, Клавдия от имени благочестивой Ларисы устроила сговор, Липа кисла в подвале, считала дни до кончины Авдотьи Ермолиной и без переживаний готовилась расстаться с детьми. Женечка и Наташа должны были остаться у Мазуровых в случае брака их матери, но судьбами малышей распорядились, не нарушив последней воли их отца.

Клавдия поддерживала Липочку во всех ее начинаниях не из солидарности.

Выпасать молодую вдову еще несколько лет она не желала, детей не любила, ей не нужны были ни чистая перед усопшим братом совесть, ни полагающиеся за пригляд гроши — ей нужна была свобода. Клавдия собиралась стать полноправной хозяйкой собственной жизни и не хотела тащить ничего в эту новую жизнь.

Телега плелась по узкой улице, лошадь фыркала и задирала короткий хвост. Я скрипела зубами и слышала лишь стук копыт, весь город превратился в бесконечное цок-цок-цок. Леонида опередила меня на четверть часа, если я не буду мешкать, ничего не произойдет. Я проверила купюру — на месте, за пазухой, за двадцать целковых ванька отправится к черту на рога, лучше иметь какой-никакой, но тыл.

За Женечкой приехали от Обрыдлова, и Липочка умерла. Не потому, что Матвей зарыл где-то сокровища, конечно нет.

От родителей Липа унаследовала ничтожную часть имения, но получала все после смерти брата, только дождаться, когда официально признают Николая погибшим. Матвей алкал — ему не повезло, вдова горевала недолго и широким жестом вверила бы свое наследство новому мужу. Агафья имела в арсенале секретное оружие — ссаные тряпки, от разорения она бы имение уберегла, но Мазуровы в случае второго брака Липы капали слюной. Липа должна была умереть до того, как Макар отгорюет по первой супруге.

После смерти Липы имение переходило к ее сыну.

До момента, когда Женечка попадет в заботливые — без иронии — руки Пахома Провича, оставались считанные секунды. Обрыдлов не выпустит то, что принесет ему баснословный доход: вырубить вишни, настроить дач — рецепт-то давно проверен классиками. Нельзя было допустить, чтобы отдали драгоценного мальчика, и Липа получила по голове.

Домна пошла на крайние меры, чтобы вытащить из нищеты себя и свою дочь. Домна знала наверняка, что вот-вот появится на пороге скорбный вестник, и нужно быть готовой, приручить осиротевших малышей, ни у кого не вызывать никаких сомнений.

Липа была не намерена разлучаться с детьми, и Домна пошла на второй заход, к тому же небезосновательно опасаясь, что Липа проговорится про ее хлопающие туфли, и тогда Лариса — Клавдия, но это неважно — не пряча радость, сдаст ненавистную родственницу в острог.

Леонида врала, не то что не зная правду — всю правду не знала Липочка, ей легко было заливать.

Солнце падало за крыши и поджигало окна, город кипел в желто-багряном огне, и руки у меня были ледяными. Телега теперь неслась, подпрыгивала на брусчатке, меня мотало из стороны в сторону и мутило. Я загодя вцепилась в низкий бортик и наклонилась, но мы резко встали намертво, и это была первая пробка, в которую мне довелось попасть. Нас тотчас подперли справа, и слева, и сзади, я хлопнула ваньку по плечу, сунула ему два целковых, съехала с телеги на животе и побежала.

Спотыкаясь, влипая ботиночками в дерьмо, я неслась, уповая, что дорогу запомнила — впереди большая колонна во имя чуда избавления от чумы, от колонны — направо, там снова взять лихача. Я запыхалась, легкие жгло, адски хотелось пить, сердце выпрыгивало. Посреди улицы раскорячился самоходный экипаж, и бравого молодого купца брали в кольцо недружелюбно настроенные извозчики. Лошади ржали, обстановка накалялась, я покачала головой — историческое событие, чему я свидетель! — и пролезла между телег к обочине.

— На Зареченские склады! — завопила я, тревожа сонного ваньку. — Пять целковых!

Бешеные деньги. Я успею, я не могу не успеть. Взгляд застила пелена, пульс зашкаливал, я мчалась вершить правосудие, от этого зависела моя жизнь. Город становился ниже, тише, беднее и зеленее, маячила вдалеке знакомая сирая окраина, и утомленная лошадь ковыляла по засохшим колдобинам.

Купцы завершали сделки, ругаясь и размахивая руками, никто не церемонился ни с кем, и присутствие людей успокаивало. Я махнула ваньке — останови, слезла, посмотрела на дом — еще немного, и он осядет, как мартовский снег.

— Поди сюда, — велела я ваньке, нервно оглядываясь на пустые окна. Я крикнула Евграфу, куда ему срочно нестись с полицией, но понял ли он меня? — Стой у двери. Услышишь крик, сразу беги ко мне, и я дам тебе двадцать целковых.

Я оценила чужую жизнь, зная, что для ваньки это огромные деньги, свою же жизнь я не ставила вовсе ни в грош. Дверь оказалась заперта, я постучала, чувствуя, как ванька таращится мне в спину, и приготовилась ждать, а после — просить ломать эту чертову дверь или бежать к черному ходу, но на пороге возникла Клавдия.

— Ты одна? — глухо спросила я, отстраняя ее и проходя в заброшенный склеп. Клавдия не ответила, я вынюхивала в крысиной тухлятине лаванду или родной ресторанный запах и не выдержала: — Я спросила, ты здесь одна?

— Я давно одна, словно ты не знаешь, — хрипло, будто не говорила ни с кем уже много дней, произнесла Клавдия. — Я живу милостыней и собираю по вечерам отбросы по соседским домам.

Домна держала на веранде немало припасов, успела заготовить еще, и Клавдия стремилась меня разжалобить. Я выглянула на улицу, отпустила ваньку, и редко я видела такую горечь на лице. Двадцать целковых — капитал, ну прости, друг, не сегодня.

— У меня добрая весть, — объявила я преувеличенно бодро, закрывая за собой дверь на засов. — Николай приезжает. Прислал письмо.

Полумрак накрыл нас вуалью, паутина клеилась на лицо, как тейпы.

— Скоро зима, — невпопад сказала Клавдия, явив к новости полное безразличие, и махнула рукой в сторону спальни: — Проходи, я сейчас.

Ни слова о пропавших бумагах. Я обходила высохший крысиный труп, раздавленную яичную скорлупу, чашку, в которой зародилась и погибла цивилизация. Серость кралась из всех щелей, какая-то обреченность.

— Ты его тоже любила? — остановившись, прошептала я, пугаясь чужих незнакомых чувств. — Или так, хотелось нравиться человеку, с которым ты все равно бы не стала близка?

Конкуренция с сестрой, страсти Леониды, смерть брата, гибель Ларисы. Клавдия полагала, что под личиной сестры у нее больше шансов? У всех троих их не было никаких никогда. Я открыла дверь, изумилась, насколько здесь все разительно