Веди меня через бури горы Химицу - Мицуно Вацу

дотянуться. Тануки тоже не остался в стороне – сняв шляпу, он сел у головы самурая, просовывая под неё хвост, как подушку. А лапками мягко обхватил его уши, согревая.

Не так я представляла себе обнажённые объятия с мужчиной, который мне нравился… Ох, не так. Но в те страшные минуты, когда я вслушивалась в сердцебиение Таичи, страшась, что оно может стихнуть, мне было не до сетований на такую жестокую иронию жизни.

Всё, что я могла делать – это ждать. Ждать, что самурай очнётся, и надеяться, что ямаубы не выберут этот миг для нападения. Во избежание последнего нужно было ещё и бороться со сном.

А в голове билась мысль: «Зачем ты пошёл в бурю, Таичи? Зачем…»

Глава 18

Борьба внутри

ТАИЧИ

Мне снился удивительный сон, в котором разумный самурай решил поверить в бредовую сказку и отправился на поиски горы Химицу. Ночью. Через бури. Я мысленно посмеивался над сумасшедшим, но с интересом ждал, к чему же его приведёт столь опрометчивая глупость.

Потом я почему-то оказался в его теле. А может, был в нём изначально… Во снах всегда сложно было знать наверняка.

Тело ломило от холода, пальцы на ногах простреливало болью при каждом шаге, а глаза, истерзанные летящим в лицо снегом, ничего не видели.

Сколько я уже шёл?.. Час? Два?

Чернота зимнего леса давно осталась позади, и теперь меня окружали только камни, крутые склоны горы и белая пелена снежной бури. Если для поиска Химицу нужно было потеряться в ней, то мне явно это удалось.

А потом я упал. Может споткнулся обо что-то, скрытое сугробом, а может, не смог бороться с особо сильным порывом ветра.

Падение было долгим – я катился с какого-то склона, врезаясь в выступающие камни, пока последний удар о жёсткий снег не выбил из груди весь воздух.

Нужно было встать – в лютом холоде меня могло спасти только движение. Но тело не слушалось, а боль, преследовавшая на протяжении всего пути, милосердно начала отступать.

Выросший в Гокаяме, я, конечно, знал, что это милосердие было обманчивым. На самом деле боль означала жизнь, а её угасание – медленную смерть. Мне предстояло замёрзнуть навсегда, и в этом сомнений уже не было.

Однако избавление от боли как раз и делало всё происходящее похожим на сон.

С последним усилием открыв глаза, я увидел кроваво-красное пятно в белой пустоте.

Алый цвет всегда к лицу горной буре Химицу…

Если детская песенка была верна, то я и впрямь нашёл таинственную гору. И умирал, не дойдя до неё совсем немного.

«Обидно…» – думал я, снова смежив веки. Сознание постепенно уплывало в безмятежный вечный покой.

Казалось, что смерть снимала с меня задубевшие от холода слои одежды и прижималась теплом к моему обнажённому телу. У смерти были женские нежные руки. И в то же время от тепла почему-то пахло зимой. Пахло Минори.

Каким бы сильным ни было желание поддаться освобождающему сну, куда больше я хотел ещё раз обнять мою упрямую гайдзинку. Это слово больше не казалось оскорблением. Оно звучало в мыслях милее любых ласковых прозвищ, потому что стало прочно ассоциироваться с беловолосой юки-онной.

И я сделал то, чего хотел.

Заставил себя напрячь руки, поднять их, скользнуть ладонями по нежной коже обнажённой девичьей спины, прижимая желанное тепло тела Минори ещё крепче к себе.

Она вздрогнула, что-то шепча. Её ладошки, согревающие мою грудь, переместились на плечи и начали меня трясти.

Я не хотел открывать глаза, боясь, что видение пропадёт, возвратив меня в одинокий холод, но Минори не считалась с моими желаниями.

– Открой глаза! – шептала она срывающимся голосом. – Не вздумай засыпать, слышишь?! Посмотри на меня!

Всё это звучало очень реально. Настолько, что я против воли разлепил опухшие веки, чтобы убедиться, что на самом деле Минори рядом со мной не было.

Но она была.

МИНОРИ

Когда через долгие часы ожидания Таичи подал признаки жизни, я думала, что они мне привиделись. Но он не просто вздрогнул или вздохнул чуть сильнее – он обнял меня.

Его тонкие пальцы с воинскими мозолями коснулись моей спины, заставляя прижаться к груди ещё сильнее. Я почти могла почувствовать кожей неровность его едва зажившего шрама.

Нао и тануки отстранились от тела самурая, позволяя мне одной яростно трясти его за плечи и шептать приказы очнуться.

Наглый мужлан сопротивлялся! Я видела, как подрагивали его веки, но открывать глаза он не спешил.

– Посмотри на меня!

Таичи замер. Казалось, в его разуме происходила какая-то борьба. Будто он принимал решение: стоит ли слушаться меня или нет.

«Наглый, невыносимый мужлан, если ты умрёшь – я тебя убью!» – мысленно обещала я, и затаив дыхание следила за движением оттаявших чёрных ресниц.

Наконец, его веки снова дрогнули и поднялись.

– Таичи… – прошептала я, пытаясь понять, насколько холод повлиял на его восприятие мира.

– Ми… Мин-н-нори? – голос самурая был жутким скрежетом.

– Это я! Я! Ты живой – всё хорошо!

– Эт-то сон? – спросил он, стуча зубами.

– Нет, ты упал в ущелье, видимо, потерял сознание. Мы пытались тебя отогреть… У тебя ничего не сломано? Ты чувствуешь всё тело?

Таичи на мгновение снова прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Он нахмурился, и его рука сдвинулась по моей спине чуть ниже – к талии. Затем он попытался пошевелить телом и согнуть ногу в колене.

Ему это удалось. А с учётом того, что я лежала на нём, обхватив всеми конечностями, бедро Таичи упёрлось между моих ног.

Он снова вздрогнул, открывая глаза и смотря на меня уже куда более осознанным взглядом. А затем прохрипел:

– Не зря я забыл в офуро «весенние картинки»…

Из груди вырвался истерический всхлип. Я впилась пальцами в плечи самурая и принялась стаскивать с нас вещи, которыми мы были укрыты, чтобы одеть его.

– Ты… Ты просто… Какого чёрта ты полез в горы?!

Таичи, не сопротивлявшийся моим манипуляциям, едва слышно ответил:

– Чтобы загадать желание.

– Ну замечательно! Великолепно! Ты жил в этих горах почти всю жизнь, разве нет?! Почему я думала о том, как глупо со стороны местных отправляться «теряться в буре» и умирать за сказку, а тебе это в голову не пришло?! Или вы все тут пришибленные!

Замерев, я хотела ударить Таичи по плечу. Хотя бы слабенько – просто, чтоб донести мысль. Но вместо этого я наклонилась к нему, прижимаясь поцелуем