Разрушенные клятвы - Катарина Маура

— Так вот как все начиналось, Зейн? — спрашивает она, ее глаза очищаются от последних следов похоти. — С Лили. Пока ты проводил вечера со мной... твои дни были вот такими?

Мои глаза расширяются, а щит опускается на место, когда я достаю из кармана костюма носовой платок и вытираю пальцы. Когда я вновь обрел самообладание, я смотрю на нее ровным взглядом.

— А мой ответ вообще имеет значение?

Глава 55

Зейн

Я вздыхаю, глядя на часы и видя, что уже дико поздно. Обычно я в постели к десяти, но в последнее время домой прихожу не раньше одиннадцати. Единственный способ не думать о Селесте — держаться от нее подальше. Она бесконечно провоцирует меня на работе, спорит по поводу активов, решений о найме, да даже о таких мелочах, как оформление слайдов для предстоящей презентации. Я не знаю, делает ли она это специально, чтобы действовать мне на нервы, но если так, то у нее определенно получается.

Три недели брака — и я готов бросить все, лишь бы мы перестали ссориться. Она дает мне понять, что ненавидит меня, и в офисе с этим проще мириться — там я могу напомнить себе обо всем вреде, который она нанесла моей компании, прежде чем она же ее и заполучила. Но дома границы стираются, и сердце упрямо тянет меня туда, куда я не должен идти. Она терзает меня, каждую гребаную секунду, каждый чертов день.

Я провожу рукой по волосам, заходя в гостиную, и замираю, увидев ее на диване. Она полулежит, погруженная в книгу, на ней соблазнительная красная ночнушка, задравшаяся по бедрам. Что-то теплое дрогнуло во мне, когда я понял, что она читает последний роман из той бесконечной серии любовного фэнтези, которую обожали она, Сиерра и Рейвен. Знает ли она, что Сиерра и Рейвен до сих пор их читают? Я достал для них двоих экземпляры этой книги еще до официального выхода. И каждый раз, подкупая автора, я думал о Селесте.

Она напрягается, когда я приближаюсь, но все же поджимает ноги, освобождая место на диване. Я колеблюсь на секунду, затем сажусь и беру пульт. В последние недели я каждый вечер сижу здесь, смотрю телевизор, жду, пока она заснет, прежде чем лечь в нашу постель. Почему-то ложиться спать вместе слишком сложно — от этого сожаление становится слишком тяжелым, потеря слишком удушающей. Обычно я засыпаю прямо здесь и просыпаюсь снова в районе трех утра.

Селеста редко выходит из спальни, когда бывает дома, и я не понимаю, что она делает здесь сейчас. Догадывается, что я провожу вечера именно тут? Это еще одна попытка вывести меня из себя? Я тяжело вздыхаю, листая каналы, прекрасно зная, что не смогу ни на чем сосредоточиться. Я никогда не могу. В конце концов, мои мысли снова возвращаются к ней — к тому, как она лежит в нашей постели, как мне хочется, чтобы все было, как раньше, — и тогда я просто хватаю ноутбук, чтобы заглушить ее работой.

Ее ступня касается моего бедра, и я невольно опускаю взгляд на ее ногти, покрытые ярко-фиолетовым лаком. Интересно, какой цвет она выбрала сегодня? Это всегда было одной из тех маленьких привычек, которые я любил — она часто меняла лак в зависимости от настроения.

Она вздрагивает, когда я беру ее ноги и кладу их себе на колени, позволяя ей вновь устроиться так же, как и прежде. Мы молчим, пока мои пальцы начинают медленно массировать ее ступни, кругами проходясь по своду. Она тихо вздыхает, и я изо всех сил пытаюсь не реагировать. Пять лет я не хотел никого. Но ту женщину, которой я не нужен, мое тело отвергнуть не может.

Краем глаза я вижу, как она переворачивает страницу, чуть меняя положение — теперь ее шелковые трусики отчетливо видны. Я прикусываю губу, представляя, как ткань потемнеет, когда я доведу ее до нужного состояния. Что-то темное вспыхивает внутри меня — жгучее желание показать ей, что, несмотря на всю ненависть, которой она меня осыпает, она все равно хочет меня.

Я прекращаю массаж, лениво перекидываю руку ей на лодыжки, а второй снова хватаюсь за пульт. Она чуть двигается, и ее ступня, как бы случайно, скользит по моему напряженному члену. Я замираю, наблюдая, что она сделает дальше. Конечно же, она продолжает. Медленно, едва ощутимо, но я слишком хорошо знаю ее, чтобы поверить в случайность.

Я откидываюсь назад, кончиками пальцев рисуя ленивые круги по ее ноге. Селеста выдыхает, сильнее прижимаясь ко мне, требуя внимания. Я поворачиваю голову и смотрю на нее, чуть приподняв бровь. Если она чего-то хочет — пусть попросит.

Она ловит мой взгляд, и, черт, я не могу оторваться. Видеть свою жену вот так — раскинувшуюся на диване в этой алой ночнушке, прилипшей к ее телу, с отчетливо проступающими сквозь ткань сосками… Ткань задралась так высоко, что ее трусики теперь полностью открыты, и мне еще никогда не хотелось ее так сильно. Книга забыта — она лежит у нее на животе, прижатая ладонью.

Я убираю руку с ее ноги и закидываю ее на спинку дивана, передавая инициативу ей. Я знаю, что это ни к чему хорошему не приведет, но, черт возьми, когда она смотрит на меня так, я не в силах сопротивляться.

Ее ступня теперь двигается целенаправленно, терзая мой член через проклятые брюки, и я ненавижу себя за то, что все еще их не снял. Я хочу, чтобы она дотронулась до меня.

— Где ты был? — шепчет она, в голосе едва скрытая мольба. — Где ты пропадаешь по вечерам, Зейн? Ты уходишь с работы раньше меня, но дома я тебя не вижу.

Я сжимаю челюсть, впиваясь в нее взглядом, сердце сжимается от боли. Недоверие в ее глазах разъедает меня изнутри, причиняет невыносимую боль, но еще сильнее — бесит. Я глубоко вдыхаю, стараясь успокоиться, и хватаю ее за лодыжку правой рукой, оставляя вторую на диване. Ее дыхание перехватывает, когда я подношу ее ступню к губам, целуя бок, а затем поворачиваю голову и прижимаюсь к коже чуть выше ее щиколотки.

— Отвечай, — требует она, голос дрожит.

Я прижимаю еще один поцелуй к ее коже, поднимаясь выше.

— Не собираюсь, — произношу я и наклоняюсь над ней, касаясь губами внутренней стороны ее бедра.