Разрушенные клятвы - Катарина Маура

— Ясно, — отвечаю я. — Увидимся в субботу.

Связь обрывается.

Селеста стоит передо мной, скрестив руки на груди. Я внимательно ее изучаю, замечая напряжение в позе, затаенную злость в ее взгляде. Вот почему у нас ничего не выйдет. Потому что когда мы сломались, мы разрушили саму основу, на которой держались.

Глава 57

Селеста

— Что с тобой, милая? — спрашивает мама, внимательно вглядываясь в мое лицо.

Я лишь качаю головой, смахиваю кожуру с очередной картофелины — кажется, уже сотой за сегодня. Мама гоняет меня больше, чем когда-либо, и с каждой очищенной картошкой раздражение только растет.

— Да уж, ты еще более занудная, чем обычно, — раздается голос Арчера из видеозвонка. Он стоит у себя на кухне, ухмыляясь.

— Все нормально, — огрызаюсь я.

Но мысли о Зейне не дают мне покоя. С кем он тогда говорил по телефону? Его голос был таким нежным, таким заботливым… И то, как я себя почувствовала, — это было что-то новое. Это не просто ревность. Это было… ощущение, будто я — лишняя. Этот тон, эта искренность поставили меня на место лучше любых слов.

Я чувствовала себя жалко, подслушивая разговор, который не предназначался для моих ушей. С тех пор в голове крутятся безумные догадки. Он говорит, что никогда мне не изменял, что никогда бы не стал. Но у меня уже есть доказательства обратного. Я знала, что он сделает это снова. И теперь я зациклена на том, чтобы выяснить, с кем. Я боюсь снова захотеть его, боюсь снова пропустить тревожные знаки. И это сводит меня с ума.

Я пытаюсь взять себя в руки, когда дверь открывается, и в комнату входит отец, радостно переговариваясь с кем-то. Мои пальцы замирают, когда за его спиной я вижу Зейна, несущего еще один мешок картошки. Рука дрогнула, лезвие скользнуло дальше, чем нужно, и я вздрагиваю от боли. На пальце выступает алая капля крови.

Зейн тут же бросает мешок.

— Черт возьми, Селеста. Ты вообще можешь быть аккуратнее? — цедит он сквозь зубы, резко сокращая расстояние между нами.

Я замираю, когда он хватает мою руку, подносит к губам и… втягивает мой палец в рот, прижимая к языку. Я уставилась на него в полном шоке.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос дрожит от негодования.

Он лениво поднимает бровь, не выпуская мою руку, потом осматривает палец и довольно кивает, убедившись, что кровь остановилась.

— Когда моя теща требует явиться, я подчиняюсь. В отличие от тебя, у меня инстинкт самосохранения работает исправно.

Меня захлестывает волна вины, а затем приходит осознание… и облегчение. Он знал, что я буду ревновать.

Зейн склоняется ниже, его губы касаются моего уха.

— Подумай дважды, прежде чем снова подставлять меня перед твоей матерью, — его голос — угроза, а горячее дыхание обжигает кожу. Он чуть прикусывает мочку моего уха — едва, но достаточно, чтобы у меня перехватило дыхание.

— Эй! — внезапно раздается крик. — Отойди от моей сестры, ублюдок! И не делай этого в моем доме!

Зейн невозмутимо тянется к экрану и нажимает кнопку отключения звука. Мама смеется.

— Зейн, — укоризненно говорит она. — Включи обратно своего шурина.

Но ее рука лишь ласково ложится на его предплечье. Отец нахмурился, глядя на экран, а потом недоверчиво качает головой.

— Так что, его все это время можно было просто заглушить?

На экране Арчер бесится, беззвучно размахивая руками, и я не выдерживаю — смеюсь так, как давно уже не смеялась. Сердце наполняется теплым, забытым чувством — счастьем.

Зейн смотрит на меня так, будто видит впервые. Его рука скользит мне на талию, на губах появляется мягкая, настоящая улыбка.

Я, не задумываясь, прижимаюсь к нему. Хочу впитать этот момент. Все так, как раньше, когда родители, наконец, приняли наши отношения, и мы проводили здесь субботы вместе. Я и не понимала, как сильно скучала по этому.

Мама закатывает глаза, когда Зейн демонстративно игнорирует ее требование включить звук. В конце концов, он нехотя нажимает кнопку.

— Ни слова, — предупреждает она Арчера.

Тот сжимает губы, его глаза сверкают от злости, а Зейн в ответ лишь ухмыляется. Я невольно замираю, ловя этот момент. Арчер был ранен тем, как рухнула их дружба, но сейчас… Может ли что-то из этого быть восстановлено? Я не должна надеяться. Но все же…

— Дай сюда, — говорит Зейн, забирая у меня овощечистку.

Я моргаю, выныривая из мыслей. Тоска обрушивается на меня внезапно и слишком резко. А что, если Лили была права? Что, если действительно нет ничего, чего бы я не простила Зейну?

— Нет, — вмешивается мама. — Она солгала мне о том, что пригласила тебя, так что теперь порежет каждую картофелину в этом доме.

Я в ужасе смотрю на нее, потом на гору овощей перед собой.

— Так это, значит, его вина? — восклицаю я, потрясенно указывая на Зейна одной из плохо очищенных картофелин.

Гневно бросаю ее обратно в миску и сверлю его взглядом. Он лишь ухмыляется. Мое раздражение его нисколько не трогает. Скорее даже забавляет.

— Нет, — резко говорит мама. — Это твоя вина. Я должна была насторожиться еще тогда, когда ты сказала мне, что он не может приехать, потому что собирает свежие удобрения на ферме для своей обсерватории.

Я замираю. Зейн приподнимает бровь, сжимает меня крепче и наклоняется ближе, его губы почти касаются моего уха.

— Какого хрена, Селеста? — шепчет он, но недостаточно тихо.

Мама кивает, прижимая ладони к столешнице.

— Да. Она сказала мне, что у тебя есть собственные коровы, и ты…

— Я порежу их! — перебиваю я, вскидывая вверх картошку. — Все порежу, хорошо?!

Арчер заливается смехом, и я замечаю, как отец едва сдерживает улыбку.

Я слишком увлеклась поиском отговорок, почему Зейн не может приехать. Мама не особо проверяла мои слова, и со временем мои оправдания становились все… креативнее. Но даже в страшном сне я не могла представить, что это когда-нибудь всплывет.

— Дорогая, — голос Зейна становится низким, опасным. — Скажи мне, что ты не заявила, будто я не могу прийти, потому что занят сбором коровьего дерьма.

Я неловко кашляю, чувствуя, как лицо начинает гореть.

— Я бы никогда… — поднимаю на