Разрушенные клятвы - Катарина Маура

— Такая нетерпеливая, — бормочу я, но сам уже теряю контроль, прижимаясь к ней, дразня.

Она извивается подо мной, ее руки скользят по моей спине.

— Пожалуйста, — умоляет она.

Я опускаю лоб к ее лбу. Ее пальцы пробегают по моим волосам, притягивают меня к ее губам, ее прикосновения почти благоговейные. Я целую ее медленно, неспешно, но мои бедра продолжают двигаться, снова и снова скользя по ней, покрывая мой член ее влагой. Ее ноги переплетаются с моими, и когда я наконец вхожу в нее, резко, глубоко, ее стон срывается с губ.

— Такая идеальная киска, — выдыхаю я, скользя губами по ее губам.

Она выгибается мне навстречу, и я не могу сдержать глухой стон.

— Черт… да… — стону я, вцепляясь в ее бедра.

Селеста резко поднимает бедра и переворачивает нас, заставляя меня ахнуть от неожиданности.

Она смеется, усаживаясь на меня сверху, ее взгляд приковывает мой, когда она берет мой член в ладонь и медленно опускается на него. Выражение чистого восторга на ее лице почти доводит меня до грани.

— Оседлай меня, — хрипло говорю я. — Оседлай своего мужа, Селеста. Трахни меня.

Ее киска сжимает меня в ответ, и я задыхаюсь, чертовски отчаянный, желая ее. В ее взгляде мелькает чистая собственническая жажда, и в этот момент я понимаю — все кончено. Я пропал. Потому что даже после всех этих лет, после всей этой боли и разбитых сердец, я все еще хочу ее так же сильно, как прежде. И это чувство никогда не пройдет. Потому что это всегда будет только она.

Глава 59

Селеста

Зейн во сне притягивает меня ближе, его рука обнимает меня, и я тихо вздыхаю, счастливо зарываясь лицом в его грудь. Мои пальцы скользят по его татуировке. Это я. Чем дольше я на нее смотрю, тем очевиднее становится. О чем он думал, когда набивал это прямо над своим сердцем?

Я даже не уверена, кем он меня видит — на татуировке я похожа на богиню, но черные крылья делают меня скорее падшим ангелом. Эта татуировка должна быть довольно старой, как минимум несколько лет, и она порождает вопросы, на которые я боюсь искать ответы.

Находиться рядом с ним снова, когда я больше не тону в горе, оказывается сложнее, чем я думала. Каждый раз, когда он смотрит на меня так, будто скучает, а затем отстраняется, несмотря на тоску в глазах, я начинаю сомневаться в себе. Проходят недели, и его злость и ненависть постепенно стираются, оставляя лишь глубокую, въевшуюся в него боль.

Я не понимаю, что случилось между нами. Каждый раз, когда мы говорили об этом, я была слишком разбита, чтобы по-настоящему слушать. Сколько бы раз мы ни обсуждали случившееся, он всегда отрицал обвинения Лили, даже несмотря на ее дневник, который говорил об обратном. До сих пор он отказывается признавать то, что Лили сказала мне на Королевском мосту, и я уже не так уверена в своей правоте, как раньше.

Сомнение просачивается в мои мысли, а за ним — вина. Я хочу верить, что он говорит правду, но если он не лжет… значит, моя лучшая подруга солгала мне. А это невозможно. Она бы не стала лгать, чтобы потом покончить с собой. В этом нет никакого смысла.

Рука Зейна скользит по моей талии, он вздыхает, начиная просыпаться. Его глаза медленно открываются, и он улыбается мне. Мое сердце бешено колотится. Я делаю неровный вдох, желая задержать этот момент. Но знаю, что не смогу.

Он моргает несколько раз, прежде чем резко садится. Простыня сбивается у него на талии, он проводит рукой по волосам, его взгляд скользит по моей детской комнате и разбросанной вокруг одежде. Зейн закрывает глаза.

Я наблюдаю, как его тело напрягается, как испаряется каждая капля той нежности, что была в нем секунду назад, как на место встают стены, за которыми он привык прятаться. Я скучаю по нему. Я даже не осознавала, как сильно, до вчерашнего вечера.

— Зейн, — шепчу я, садясь и натягивая одеяло на себя.

Он смотрит на меня, его взгляд ничего не выдает.

— Нам пора домой. У меня есть дела, а потом я заеду к бабушке.

Он звучит так… отстраненно. Как будто прошлой ночью ничего не было. На его лице написано сожаление, и, тяжело вздохнув, он начинает вставать. Я хватаю его за руку, и одеяло падает с моей груди. Его тело напрягается. Он смотрит на мою руку, и в его глазах мелькает легкое раздражение.

— Я поеду с тобой, — говорю я. — К бабушке.

В его взгляде проскальзывает удивление, и я вижу, как напряжение в плечах немного спадает.

— Правда?

Я киваю.

— Ты говорил, что тебе становится все сложнее находить оправдания, верно? Мы не можем провести три года вот так. Я… я думаю, будет лучше, если мы…

Я чувствую, как мурашки пробегают по моей коже. Он терпеливо ждет, пока я закончу.

— Давай притворимся, — выдыхаю я, не в силах подобрать более точные слова.

— Притворимся?

— Наши семьи переживают за нас, так что… не будет ли проще просто показать им то, что они хотят видеть? Я ценю то, что ты сделал для меня вчера с моими родителями. И если я могу, я бы хотела сделать то же самое для тебя. Я знаю, тебе трудно в это поверить, но я не хочу все время с тобой воевать.

Зейн внимательно изучает мое лицо, а затем вздыхает.

— Селеста… — мягко произносит он, подбирая одеяло и заворачивая в него мои плечи, скрывая мое тело от взгляда. — Не знаю… В принципе, это не самая плохая идея. Три года — это долго, и я правда не хочу, чтобы наши близкие все это время переживали. Просто…

Он отводит взгляд и проводит рукой по волосам. Я опускаю глаза, заставляя себя не пялиться на его торс. Почему этот момент кажется таким… интимным? Даже после всего, что было ночью.

— Что? — шепчу я.

Он тяжело вздыхает и снова ложится, его глаза ловят мои.

— Ты ранила моих братьев и сестру сильнее, чем можешь себе представить. Я никогда не рассказывал им, что ты сделала со мной, Селеста. Не думал, что они смогут это выдержать. Они любили