Разрушенные клятвы - Катарина Маура

ищет повод меня задеть, вывести на эмоции. Раньше меня это раздражало. Теперь только забавляет. Она хочет моего внимания, даже если сама этого не осознает — и уж точно никогда не признает.

— Я могу выбирать, ведь именно мне придется финансировать твой гребаный убыточный отель, — бросаю я ей, скрестив руки на груди.

Она резко встает, упираясь ладонями в стол и нависая надо мной. В ее глазах сверкает злость, а длинные кудри обрамляют лицо. Она в черном платье, и весь день я думаю о том, что под ним.

— Насколько мне известно, я твоя жена, — угрожающе шепчет она. Мне нравится, когда она напоминает мне об этом. Делает она это все чаще. — А значит, все, что твое, — мое. И я это профинансирую.

Я подавляю улыбку.

— Не без моей подписи.

Она медленно обходит стол, выставляя напоказ свои длинные ноги, а у меня мелькает мысль, как шикарно они бы смотрелись раздвинутыми прямо здесь, на этом столе. В ее глазах что-то меняется, когда она замечает мой оценивающий взгляд, но я тут же прячу желание за маской безразличия. Держаться от нее подальше с каждым днем сложнее, но сегодня я не сдамся.

— Я обойду тебя, — говорит она, ставя колено между моих ног, чуть наклонившись вперед. Черт, как же хочется развернуть ее, прижать к столу и взять прямо в этом чертовом платье. Но я сдерживаюсь.

— Попробуй. Последствия тебе не понравятся. Я не трогал активы, которые ты назвала сентиментальными, но этот ты хочешь оставить просто из упрямства. Такого я не допущу.

Ее ладони опускаются мне на плечи. Я откидываюсь назад, наблюдая за ней, нарочно не прикасаясь в ответ. Это ее бесит, и мне это нравится. Она швыряется словами, пытается вывести меня из себя, но все, чего добивается, — это злое желание прижать ее к себе и заставить умолять. Чем дольше я ее дразню, тем сильнее она злится. Она вся горит.

— То есть если я скажу, что он для меня сентиментален, ты его оставишь? — мурлычет она, медленно двигая колено вперед, едва касаясь моего напряженного члена.

Блять…

Я сжимаю пальцы в кулаки, запуская руку в волосы, но не могу скрыть, как она на меня действует. Ее губы растягиваются в довольной ухмылке, и на секунду мне кажется, что, возможно, у нас все же есть шанс. Она по-прежнему меня хочет. Это очевидно. Но можем ли мы пережить прошлое? Сможем ли когда-нибудь снова доверять друг другу? Она чуть не разрушила все, что я строил годами, и я едва пережил это в первый раз.

— Нет, — тихо произношу я, обхватывая ее за талию и мягко отодвигая.

В ее глазах вспыхивает удивление, смешанное с легкой обидой.

— Почему? Если мы его восстановим, он легко станет прибыльным.

Я качаю головой и откатываю кресло назад, увеличивая расстояние между нами. Ее лицо мрачнеет, руки снова скрещиваются на груди, но теперь в этом жесте есть что-то хрупкое.

— Даже так, есть более перспективные вложения. Этот отель больше не вписывается в наш бренд. Мы вложим деньги туда, где отдача будет выше. И ты это знаешь, Селеста.

Ее взгляд скользит по моему лицу, изучая меня с вниманием, заставляющим задержать дыхание.

— Ты прав, — говорит она, и это застает меня врасплох.

Она зарывает пальцы в волосы, глубоко вдыхает, ее глаза на мгновение закрываются. А потом, когда она снова открывает их, ее лицо становится таким же отстраненным и профессиональным, как и всегда. Как и с остальными. Боль пронзает меня неожиданно. Вот оно… Так ли чувствует себя она, когда я веду себя так же?

— Прости, Зейн, — произносит она, опуская руки. — Не знаю, о чем я думала.

Я не могу понять, за что именно она извиняется — за неудачную инвестицию или за то, как только что прикоснулась ко мне. Может, за оба. Она разворачивается и делает шаг назад, но я перехватываю ее запястье, не позволяя уйти. Селеста замирает, медленно поворачивает голову и с приподнятой бровью смотрит на меня.

— Забирай, — говорю я, слова вырываются прежде, чем я успеваю их осознать. — Отель. Если он тебе нужен, он твой.

Она моргает, явно не понимая, а потом ее лицо озаряется широкой улыбкой, а в глазах вспыхивает что-то похожее на надежду. Черт. Я снова сдался. В этой борьбе воли я всегда буду проигрывать, потому что ради такой улыбки я готов на все.

— Нет, — шепчет она, ее голос звучит слишком мягко, слишком чертовски сладко. — Все в порядке. Ты прав, Зейн. Это не лучшая инвестиция. Мы избавимся от него.

Я улыбаюсь в ответ, чувствуя, как сердце вдруг начинает биться быстрее. Она — моя зависимость, от которой я однажды едва избавился. Селеста — опасна для меня. Но какого черта, борьба с этим уже давно проиграна. Я отпускаю ее запястье, когда телефон начинает звонить. Морщусь, поднимая трубку.

— Алло?

— Зейн, — раздается голос Клары.

Я поднимаю взгляд на Селесту, ее глаза вспыхивают любопытством.

— Ты должен мне извинение.

Я напрягаюсь, крепче сжимая телефон.

— Что случилось? — спрашиваю, уже предчувствуя беду. — Что я сделал?

— Ты женат на моей дочери уже больше двух месяцев и до сих пор ни разу не появился на субботних кулинарных занятиях, на которые я тебя зову! Если я услышу еще одну жалкую отговорку, лично притащу тебя за шкирку. Я ясно выражаюсь?

Я прочищаю горло, выпрямляюсь, отстраняясь от Селесты.

— Клянусь, я впервые об этом слышу, — говорю я, стараясь ее успокоить. — Никогда бы не отказался от возможности навестить вас. Мне правда жаль.

Клара молчит несколько секунд, потом резко выдыхает:

— Селеста… — ее голос становится ледяным. — Она ведь тебе ничего не сказала, да?

— Боюсь, что нет.

Клара тяжело вздыхает.

— Она сейчас рядом с тобой?

— Да.

Она смеется, и я, черт возьми, не могу не улыбнуться в ответ.

— Ладно, посмотрим, что за оправдание она придумает на этот раз. Моя дочь сейчас узнает, что бывает, когда она мне врет. А ты, Зейн, будешь у меня в субботу утром. И останешься с ночевкой. Ясно?

Я усмехаюсь, глядя в окно, представляя ее недовольное материнское выражение лица.

Я скучал по ней. Когда мы с Селестой встречались, Клара была мне ближе всех, кого можно было назвать семьей. И,