Кто такая Марта - Екатерина Началова

Запускаю пальцы в его волосы, пока Сокур целует шею, припечатывая кожу колким и сладким чувством. Сердце колотится где-то в животе. Голова пустая-пустая, в ней плавает только облако из снега, где каждая холодная снежинка окутана в горячий поцелуй. Теперь, когда я покинула дом, утвержденные правила высокородного сватовства и ухаживания, раньше равномерно распределенные по сознанию, вдруг смешались, перевесили на одну сторону, сползли под собственным весом и сгинули где-то в темном углу.

Я знала, что целоваться до брака можно, но не подозревала, что поцелуи — это так много, и что ими можно так долго заниматься… Не могу определить грань, перед которой надо останавливаться. Если его губы уже пробуют на вкус ключицы — это грань? А если его тело, вдруг ставшее таким твердым и настойчивым, откровенно прижимается к моему — это грань? А если его руки…

Сокур, кажется, знает. Потому что в какой-то момент его губы прекращают атаковать, а сам он резко ныряет вниз.

— Ножку… — голос звучит с хрипотцой, негромко.

Теперь я смотрю на него сверху вниз. Опустившись на колени, Сокур ухитряется окутать меня одновременно и нахальным, и покорным взглядом, помогая стянуть ботинки. Меня смущает видеть его губы и знать, что они только что были на моих. Сокур касается пальцами икр, потом коленей и нагло тянется выше.

— Эй!

Я протестую, а он от души смеется, легко подхватывает меня на плечо и кружит под потолком, добиваясь визга. Затем роняет на кровать, наваливается сверху, поддавливая собственной тяжестью, но долго выдохнув, замирает. Лоб ко лбу, губы к губам, потом носом по шее вниз к груди, и, будто опомнившись, с новым рваным выдохом возвращается назад к губам.

— Марта, Марта… Моя целованная спасительница… — Сокур разглядывает меня неверяще, едва проводит по щеке, гладит волосы. От пальцев щекотно и хорошо. Слова постепенно начинают проявляться из-под губ — редкими гребнями в безбрежном море.

— Ты правда пришла?

— Правда. Я получила твое письмо… И папа.

— Он одобрил?

— Да…

— Не верил до конца, что дойдут. Я искал тебя.

— Знаю…

— Откуда?

Не собираюсь говорить, что мне сказали — что Кирел сказал.

— Чувствовала… Ты мне много снился.

Это тоже правда.

Глаза у него не такие как у Кирела, а ясные, как прозрачные озера, как голубые топазы. Не могу определить, надо мне привыкнуть или я уже привыкла, потому что из глаз на меня смотрит он, и, по сути, все равно, какого цвета радужка… Но я все же говорю.

— Твои глаза…

Касаюсь его виска.

— Да… — серьезнея, Сок опускает ресницы. Замечаю, как он сглатывает, начиная хмуриться, затем замолкает, несколько раз кусает нижнюю губу и решительно помогает мне приподняться. Сам садится рядом.

— Ты должна знать… Я больше не лорд, — его голос становится глуше и жестче. — У меня есть кое-какие накопления, но не так много. Семья от меня окончательно отказалась, род магов принял только на низшую ступень. Силы отмерено мало. Да, озеро не расщедрилось… Мне не светит высший эшелон. Твой отец никогда бы не одобрил такого кандидата.

— Нет, Сок, он…

— Нет, послушай. Как видишь, я больше не Змей. Думаю, это озеро… Я ходил к нему несколько раз по правилам. Надеялся, что меня отправит к тебе. В последний раз кое-что получилось — я очнулся в гостинице, из которой вышел. А потом пришло это…

Прервавшись, Сок разворачивает ладонь, и внезапный легкий вихрь приподнимает волосы и концы покрывала, на котором мы лежим.

— Когда это было?

— Полтора года назад.

Смотрю на будущего великого мага с нежностью. Воздушная стихия очень идёт ему, но он еще не Кирел, совсем не Кирел. До Кирела много-много лет, а пока Сокур тот же парень, в кого я влюбилась и не смогла забыть.

— Я пойму, если ты… — он молчит и договаривает — …если ты захочешь еще раз дойти до озера и попрощаться. Ты не должна мне… ничего. Я приму твое решение.

На щеках ходят желваки. Сокур с усилием произносит слова, даже не представляя, насколько я уже горжусь им. С учетом будущего, с учетом прошлого, настоящего — всего.

— У меня тоже ничего нет… — тихо напоминаю, подталкивая мужское плечо. — В этом времени я не завидная партия. Нет приданого или покровительства семьи, ничего… Только я.

Поглядывая на меня, Сок остро щурится.

— Хочешь сказать, что…

— Нам придется добиваться всего вместе, — завершаю и опускаю ресницы. — Я пойму, если ты не захочешь такого обременения, предпочтешь довести меня до озера… А потом найдешь более перспективную неве…

Не позволяя договорить, Сокур смеется, снова опрокидывает меня на кровать и опять бесконечно целует. Слова захлебываются, пока губы заняты. Сокур между поцелуями успевает шептать, что в жизни больше не подпустит меня ни к озеру, ни к реке, больше никогда ни к одному из водоемов.

— Будешь купаться в ванне. Нет, я сам тебя буду купать… Но для надежности привяжу. Слышала про такие устройства? Кольца к потолку, веревки…

Мне смешно. Он не знает, что в следующем веке все-таки отправит меня к озеру и к самому себе… Не думаю, скажу ли ему, не хочу думать. Сейчас интереснее учиться целоваться. Медленно и сладко, глубоко и сильно, нежно и трепетно… Оказалось, целуются по-разному, и Сокур учит меня, изредка прерываясь на еду и разговоры. Комната у него совсем скромная — шкаф, кровать, стол, совсем крошечное окно. Мне все равно, я не разглядываю интерьер — я не могу насмотреться на Сокура. Мы не можем наговориться.

— Какой дом ты хочешь? Высокий или широкий?

— Широкий.

— Будет.

— Только не в Аспине.

— А где?

— На лугах. Ты хочешь детей?

— Со временем хочу. А ты?

— И я… Со временем. Сначала учиться.

— В столице?

— Да… А сколько женщин требуется, чтобы научиться так целоваться?

— М-м-м… У меня врожденный талант.

— Сок! Сколько?

— Одна!

— Сокур!

— Я берег себя для тебя!

Совершенно не замечаю, как уходит день, как за крошечным окном темнеет. Комната погружается в полумрак, но мне в голову даже не