Кто такая Марта - Екатерина Началова

Решиться не было просто.

Тысячи тысяч дев покидали родительский дом, чтобы войти в дом нареченного, но вряд ли кто-то из них уходил во времени на сто сорок лет назад, где «никогда больше не увидеть» означало само себя без вариантов. Никогда.

Или — или, без вариантов.

Даже если захочешь, даже если передумаешь — никогда. Я читала о возможностях вернуть несколько дней, но несколько лет — нет, такого не было. Не родилось магов, умеющих создавать такие порталы. Не существовало таких артефактов, слов и способов. Реки не текут вспять, мир не крутится в обратную сторону, а у магов нет возможностей прыгать туда-сюда по годам, как кузнечикам по траве. Озеро стало исключением, о котором никто не знал. Сокур узнал от меня, я — от Кирела. Зачем, как и почему — о том ведал только Порядок.

Весной мне начали подсовывать юношей. Они появлялись как бы случайно: кто-то приходил с отцом «по делам», кто-то ненароком оставался на обед, на который обязательно приглашали меня. К кому-то наносили визит мы, и уже на месте я понимала — смотрины. Я продолжала думать и говорить о Сокуре, всех сравнивала с ним и каждый раз выходило в пользу Сокура. Один был не высоким, другой не рыжим, третий — не смешным. Четвертый неправильно складывал губы, у пятого оказались толстые пальцы, шестой не справился с жонглированием.

Если по первости меня сочувственно слушали и поддерживали, на четвертый месяц это прекратилось. Упоминания о Сокуре и Киреле попали под негласный запрет. Мама реагировала уговорами переждать или переводила тему, папа отмалчивался, а то и вовсе предпочитал не слушать. Арина с Мириной завидовали, что я страдаю по большой любви. Они тоже хотели страдать, изо всех сил делали вид, что плачут перед сном в подушку, и пытались выбить из папиного ученика хоть одно письмо, которое можно было бы под ней прятать. Единственный, кто не пытался меня переубедить и молча поддерживал — Демис. Оказалось, что мы уже выросли из ссор и стали способны слышать друг друга. Демис был влюблен, и, как мне казалось, понимал.

Я терпела осаду, помня, что Сокур ждал. Больше всего я хотела подготовить семью к расставанию, надеялась, что родители смогут смириться. Они очень помогли бы, если бы отпустили. О, если бы они согласились, хотя бы кто-то! Я мечтала об этом. Зная, что не причиняю боли, я бы ушла сразу. Но папа с мамой держались за свое.

Летом папа скрипнул зубами и пошел на компромисс. На открытом пикнике для высокородных он представил мне одного из родственников Кирела по роду Змеев, сына своего школьного приятеля — Касиуса. Парень оказался примерно моего возраста: тягучий золотоволосый красавец с бархатными темно-шоколадными глазами. Я любовалась его красотой как фантастическим пейзажем, а Касиус смотрел на меня с уверенной улыбкой сытого кота, готового перекусить и рыженькой. Я сказала ему, что сначала любовь. Он томно оглядел меня и аккуратно уточнил:

— Какая именно любовь?

Говорить тут же стало совершенно не о чем. Проследив, как мы равнодушно прощаемся, папа не удержался.

— А что, тот в молодости был краше?!

Он не мог произносить ни «Кирел», ни «Сокур». Но я поняла, о ком речь.

— Нет… Совсем нет, — я невольно улыбнулась. — Не краше… Он просто…

Улыбка наползала на губы.

— Он просто… Он такой…

Непокорные кудри, смешливые глаза с острым прищуром, ловкие пальцы, складывающие листья в цветы, ни капли лени в задорной улыбке, понимание…

Папа махнул рукой, раздраженно отошел.

Дни за днями, недели за неделями и просьбы, просьбы, просьбы… Время отсчитывало расстояние, сменяя само себя. По идее оно было обязано удлиняться, но мне казалось, что время только сокращается, словно отстукивая обратный отсчет. Десять, девять, восемь, семь… А дистанция между мной и настоящим расширялась и углублялась как расходящаяся пропасть, становясь день ото дня все шире. Знакомые уголки дома начали казаться парадоксально чуждыми, возможно, от того, что мысленно я уже ушла. И Сокур двигался навстречу мне против течения времени, становясь все ближе и все более живым, пусть пепел Кирела давно унес ветер.

Я научилась делать приличные порталы, не пахнущие паленой шерстью, Арина с Мириной начали учебу в школе при храме, Демис — женился, покинув родительский дом, а я обнаружила исчезновение писем Сокура.

Хорошо помню тот момент. Я стояла над пустой книгой, с ощущением, что мне вынули сердце и болезненным накатом осознавала — они не отпустят. Папа слишком упрям, мама не умеет сдаваться, а вместе они любят меня слишком сильно, чтобы прощаться, сколько бы я не смотрела на них печальными глазами, сколько бы не умоляла. Они не готовы к «никогда». Может, если бы я пострадала еще пять лет или десять лет… Но столько ждать была не готова я.

Выбор пришлось делать с болью, с сопротивлением. И я его сделала.

Я ушла, как только осень снова позолотила листья. Уже приближалась тяжелая пора, когда туманы настойчиво цепляются за траву белой вуалью, похожую то ли на саван, то ли подвенечное платье. Тучи уже начали напоминать колючие шерстяные кофты, из которых готова просыпаться белая крупа, еще не похожая толком на снежинки. Глупо говорить, что я ушла не оглядываясь, нет… Я оглядывалась бесконечное число раз. Запоминала красную крышу родительского дома и его очертания. Мне пришлось попрощаться с отцом, с мамой, с двумя братьями и двумя сестрами. Я прощалась с маминой косой, с папиным советом, с ежедневными ужинами, чтением Демиса, его будущими детьми и всеми своими будущими племянниками. Прощалась с полями вереска, буйными ветрами и знакомой кочкой у дома. Прощалась с детством, с подвалом, около которого стоит кактус, со своей кроватью, в которую впитаны мои наивные мечты. Боялась ли я?

До одури.

Втайне я ждала от себя, что поверну, была готова к собственной слабости. Маминой бесшабашной смелости мне не досталось, папиной жесткости тоже. Я была почти уверена, что на ближайшем углу оглянусь, ужасно испугаюсь и стремглав брошусь назад в объятия родителей.

Все было так, но не так: я оглядывалась, пугалась, но почему-то продолжала идти. Может потому, что был Демис, который тоже ушел, но был с ними рядом — я знала,