Кто такая Марта - Екатерина Началова

— Он любит меня!

— Марта, написать можно что угодно! Не-е-ет! Там нет никакой любви! Он всегда только использует. Он любит только себя! — папа загибает пальцы и показывает три. — Власть и победы. Все!

— Ты говоришь про Кирела, а это, — я трясу папкой, — Сокур!

— Одно и то же!

— Не одно! Совсем не одно!

— Я знаю Кирела!

— Ты не знаешь Сокура!

— Мне не надо видеть зерно, когда я вижу плод!

— Ты так ненавидишь его? Своего учителя, наставника? Ты демонстрировал другое…

— Не тогда, когда он подбирается к моей дочери! — Отец автоматически хватает рукоять ножа на запястье, но тут же отдергивает руку. — Знал бы… Я бы… А ты — ничего не понимаешь! Он намеренно расставляет перед тобой указатели, заставляет идти…

— А ты заставляешь остаться!

— Я твой отец! Мне лучше знать, что тебе нужно!

— О-о-о! И что мне нужно, папа? Что я чувствую? Что ты знаешь?

— Всё знаю! Ты еще неразумный ребенок, ничего не понимаешь! Даже не смей думать, чтобы…

Набрав воздуха в грудь, отец резко застывает.

— О чем?! — яростно выпаливаю я, глядя на его палец, замерший в воздухе.

На мгновение, только на мгновение в глазах отца мелькает что-то. Я не успеваю понять, потому что мало понимаю по глазам. Но он вдруг останавливается на полном ходу.

— Разговор окончен, — отец быстро справляется с собой, поворачиваясь ко мне спиной. — Иди в свою комнату. Успокаивайся.

Голос оглушающе холоден.

От души хлопнув дверью, выхожу. В глазах искрит. Подпрыгивая от ярости, пролетаю мимо подслушивающих Арины и Мирины, которые с шепотком расступаются, мимо мамы, которая быстро касается моего плеча и тут же кидается к отцу. Меня никто не трогает. Я выбегаю из дома в домашнем платье, тряпочных домашних туфлях. Трава охолаживает, воздух тоже. Отойдя на порядочное расстояние, начинаю пытаться делать портал, потому что оставаться дома больше не могу. Потому что еще немного и взорвусь. Потому что хочу что-то делать.

Круг за кругом, угольно-черный след, раскалённая пластина ногтя, затухающая и гаснущая искра, низкое солнце, внешний холодок, внутренний жар, пронзающая руку боль, ноги в мокрой траве, его клык, отчаяние и слова, слова…

Незаживший палец скулит от боли, но от нее даже легче. Рука дрожит, но больше от гнева. Портал, конечно, не получается, потому что я не сдерживаю нажим, он гораздо больше похож попытку распороть, чем на касание пера. Магистр точно сказал бы что-то хуже, чем «очень плохо». А я и контролирую себя плохо, хуже некуда, потому что еще и боюсь. Особенно того, что папа прав. Куда мне до Кирела? Я даже не умею так думать, меня даже сейчас позови в подвал посмотреть на муравьеда, и я пойду. ПОТОМУ ЧТО МЫ МАГИ, МУРАВЬЕД МОЖЕТ ПОЯВИТЬСЯ В ПОДВАЛЕ! ХОТЬ ДВА! Но неужели Сокур…

Раз за разом я вспоминаю письмо Сокура, вспоминаю его — и верю. Затем думаю о Киреле — и боюсь.

Он использует.

Он перестанет быть змеем!

Он любит только себя.

Я знаю Кирела!

Ты нужна ему как инструмент…

Неужели…

Сделав новый черный круг, я застываю.

Искривившийся рот отца был поломан страхом. А в его словах не значилось никакого прошедшего времени, только настоящее и будущее. Речь не идет о прошлом. Речь идет о будущем.

Значит… Я еще могу выбирать?

Резко потеряв нажим, рука вычерчивает неидеально ровный, но все же сомкнувшийся круг, который приветливо зажигается. Получилось… Растерянно оглядываю результат и, чуть поколебавшись, переступаю огненную ленту своего первого портала.

— Мар! Что творишь? — с крыльца зовет Демис. Он только вернулся. Я мимолетно оглядываюсь — с гордостью, с растерянным удивлением. Но портал уже закрывается.

Холод тут же кладет на грудь ледяные лапы. Обхватив себя руками, я перетаптываюсь с ноги на ногу в промерзающих тонких туфлях и оглядываюсь.

Где я?

Городская площадь, алеющий закат под серыми тучами, лобное место. Погода не очень: с неба летит неуютная морось снега пополам с дождем. Глаза залепляет сразу. Вокруг почти никого, только пара фигур с низко надвинутыми капюшонами, по виду торопящиеся убраться в сухое и теплое.

Не сразу осознаю, где оказываюсь, а когда осознаю, забываю про холод.

Аспин… Аспин!

Единственное место, куда я хотела попасть с тех пор, как прочитала письмо Сока.

Аспин!

Омытая дождем площадь выглядит свежее, чем тогда, сто сорок лет назад. Черного места больше нет. Сначала я смотрю на белое место, затем верчу головой, пытаясь разглядеть рыжую макушку. Часть меня еще надеется, что я найду Сокура здесь, пусть и не полдень, не говоря уж о дате. Но я одна, рыжих волос Сокура не видно. Глотая мгновенное разочарование, останавливаю взгляд на огромной, ярко-красной вывеске.

МАРТА

Пульс замирает, а затем заходится, как от бега.

МАРТА

На негнущихся ногах бегу к вывеске. Каждая буква буквально говорит со мной голосом Сокура.

Вывеска висит над булочной. На витрине подмигивают ягодные кольца открытых пирогов, горки румяных булочек, пышные бока буханок хлеба, жареные пирожки. Пахнет выпечкой и вареньем. Задрав голову, я ошеломленно смотрю вверх на свое имя, а затем — вниз.

Камень на площади серый, но от булочной с вывеской «Марта» ведет другая дорожка. Она выложена ярко-рыжим кирпичом, влажным и блестящим от дождя. Не помня себя, шагаю по дорожке. Плечи, туфли быстро промокают, мокрая ткань холодит грудь, но я не обращаю внимания. Я на каждом шагу узнаю закоулки, по которым тащила Сокура, когда он притворялся ослабевшим после обморока. Помню, как зеваки по сторонам говорили, что я втрескалась, а я сердилась и твердила Сокуру, что он дурак…

Дохожу до того самого закоулка, где Сокур от меня сбежал. Рыжая дорожка кончается, а я застываю на месте. Морось густо падает на лицо, я то и дело вытираю глаза и, кажется, плачу. В конце дорожки больше нет высокой стены, через которую перепрыгнул Сок. Улица продолжается длинной чередой домов, а вместо стены стоят две статуи. Каменный парень крепко обнимает каменную девушку и, наклонившись, крепко целует ее в губы. Камень скульптур старый, потемневший от времени, только переплетенные пальцы влюбленных натерты до блеска.

Мы…

Небо