Вариация - Ребекка Яррос

Он не сводил с меня глаз. Хотелось вернуться на тридцать секунд назад и не делать этого признания. Да что со мной такое-то? Ну да, он сказал, что не нужно постоянно держать все под контролем, но это же не значит, что надо разгоняться с места в карьер и изливать душу. Чтобы сменить тему, я выпалила первое, что пришло в голову:

— Представляешь, я сегодня не думала о тренировках! Ни разу…

— Алли…

Он потянулся к моей руке, но я ускорила шаг. Слово «глупо» даже близко не описывало то, как я себя чувствовала.

— Ни разу. И не угрызалась из-за того, что не занималась спортом и не провела весь день в студии. Даже не вспомню, когда мне в последний раз было так весело… — Я рассмеялась. — Наверное, когда ты уводил меня из дома повеселиться. С тех пор я перестала развлекаться… С тех пор я только и делала, что танцевала. Но гляди-ка, я же ведущая танцовщица! Есть и плюсы.

— Вообще-то, можно найти баланс, — сказал Хадсон, догнав меня на ступеньках нашего домика. — Даже на вершине успеха можно жить полной жизнью. Чтобы случались вот такие дни. Не обязательно должно быть все или ничего.

— Иначе я не умею. Но найти баланс — прекрасная идея.

Так оно и было. Я перешагнула порог первая и тут же растерялась в темноте.

— Замри. Не хочу, чтобы ты споткнулась, — сказал Хадсон, проведя рукой по моей пояснице.

Он обогнул меня и направился к своей стороне кровати. Пара щелчков — и зажегся свет.

— Ну вот…

И он шагнул ко мне, стискивая зубы и теребя край кепки.

Черт, а ему-то из-за чего переживать?

— Ты сказала, что отвечать не надо…

Убейте меня кто-нибудь!

— Прошу тебя, не надо.

— Но я должен, — сказал он, обхватив ладонями мое лицо.

— Совсем не должен.

Я глядела на дверь, на стену, в потолок — куда угодно, только не на него.

— Посмотри на меня, — сказал он, поглаживая меня по щекам большими пальцами. — Пожалуйста, милая.

Я каким-то образом выбралась из ямы стыда и подняла глаза.

— Это был я. — Он перевел дыхание, а я затаила. — Это был я, Алли. Я там был.

Глава двадцать пятая. Алли

АйЯйхйтр5: Ну и звездоболка! Да не восстанавливается она. Ей конец.

— Что?

Я попятилась. На миг руки Хадсона повисли в воздухе, затем упали.

— Я там был, — медленно повторил он.

— Нет, не был.

Я схватилась за толстую деревянную перекладину изножья кровати, чтобы не упасть. Он сел на край матраса и тоже взялся за шершавую доску.

— Я сидел во втором ряду сзади, в самом центре. Ты видела меня.

Рот непроизвольно открылся, желудок подобрался к самому горлу.

— Не понимаю.

— Я хотел купить место в центре на последнем ряду, но не успел. Наверное, его купили через несколько секунд после того, как билеты поступили в продажу. — Хадсон уставился на закрытую дверь домика. — Я так разозлился, когда тот, кто их купил, даже не удосужился прийти. Я видел твою маму с Энн в ложе, видел Еву в кордебалете, видел тебя… — Он закрыл глаза и впился в спинку кровати. — Ты была так прекрасна.

Дыши. Мне нельзя забывать о дыхании.

— Я видел, как в конце ты упала на колено. Да, не настолько грациозно, как десять лет назад, но я ничего не заподозрил, пока ты не закричала. — Он опустил голову. — Ты закричала. Оркестр затих. В зале воцарилась тишина, и тебя унесли со сцены. Я протиснулся мимо всех, кто сидел в моем ряду, чтобы добраться до прохода. Но зрителей не пускают за кулисы к одной из самых известных в мире балерин, сама понимаешь.

— Ты там был?

От сладкой, жгучей боли у меня едва не разорвалось сердце. Она угрожала прорваться наружу сквозь те десять лет, что я провела, игнорируя ее, и раскрыть неудобную и опасную правду, к которой я не хотела иметь отношения. Но как же я устала от апатии, от невозможности чувствовать хоть что-то, кроме гнева и грусти…

— Я там был.

Он посмотрел на меня снизу вверх — его невероятные глаза следили за каждым моим движением. Я медленно подошла и встала перед ним.

— Конечно, я пришел. Помнишь, ты сказала, что тебе нужно, чтобы во время этого представления я сидел в зале?

— Перед «Классикой», — прошептала я.

Мама советовала мне выбрать что-нибудь другое, потому что Лине только что дали роль в осенней программе «Метрополитена». Ей не хотелось, чтобы меня сравнивали с Линой, поскольку в жюри были члены труппы. Но я все равно поступила по-своему. Это был мой первый и единственный акт настоящего неповиновения.

Хадсон пробрался на последний ряд, чтобы посмотреть на меня, но так, чтобы его не увидела мама. Эту часть дня я до сих пор помнила предельно ясно.

— Я и так уже подвел тебя хуже некуда, — сказал он, понизив голос. — Я знал, что это ничего не исправит, знал, что ты меня не увидишь, но я пришел.

— Как ты вообще узнал, что я играю эту роль?

Разум пытался это осмыслить, но сердце тут же вышвырнуло логику за дверь.

— Я… — Шею Хадсона залило румянцем. — Я подписался на оповещения. Мне на электронную почту приходят статьи с заголовками, в которых упоминается твое имя и «Жизель». Но я не знал, что ты еще не вернулась на сцену и насколько серьезна твоя травма, пока Джунипер не сказала, что видела тебя в летнем доме. — Он заглянул мне в глаза. — Я не знал, что ты меня увидишь, и уж точно не хотел тебя отвлечь. Мне так жаль.

— Это не твоя вина. Я порвала сухожилие не из-за тура пике. Это произошло бы в любом случае.

Я шагнула вперед и оказалась между его коленями.

— Тебе и правда все эти годы приходили оповещения?

Он кивнул.

Тишина сгущалась. Сердце продолжало битву с разумом и наконец победило. Он там был. Он пришел. Джунипер не вынуждала его — он приехал в Нью-Йорк ради меня.

— Место в центре последнего ряда никогда не занимают. Так прописано в моем контракте.

Хадсон нахмурился.

— И если бы ты пошел в кассу и назвал свою фамилию, билет отдали бы тебе. Это тоже прописано у меня в контракте. Это место всегда твое. На любой сцене. На каждом выступлении. Даже не знаю, зачем я это сделала. Видимо, не теряла надежды, что когда-нибудь ты придешь.

Вот я это и сказала.

— Все эти годы? — Его голос сорвался.

— Все эти годы.