Искупление - Элизабет фон Арним

– Как раз будет время, чтобы поговорить с вами обоими, – прибавил он с наигранной веселостью, которая нисколько не обманула Рут, – а потом вернусь домой, к детям.

– А почему ты не привез с собой и Мейбл? – спросил Алек.

Как же достойно он держится, с восхищением подумала Рут, хотя ужас и ярость душили ее.

– Я думал об этом, – признался Фред, опрокинув в себя еще один бокал шампанского, затем позвал официанта и, распорядившись доставить в девятнадцатый номер бутылку того же напитка и жареную камбалу, пояснил Рут, которая, хоть и не отрывала взгляда от скатерти, отметила, как ловко он увильнул от ответа и сменил тему, когда Алек спросил его о Мейбл. – Мы должны хорошо ее кормить. Ты ведь позаботишься об этом, правда? – Фред повторил, что Милли нуждается в нежной заботе, и Рут снова усомнилась, что сможет в будущем считать деверя порядочным человеком. Поискав уединенный уголок в общем зале, Фред заметил: – Вам не помешала бы гостиная.

– Мы предпочитаем не выбрасывать деньги на ветер, – возразила Рут.

Фред придвинул кресло как можно ближе к ним и, прежде чем Алек успел открыть рот (а Рут не сомневалась, что тот немедленно выскажет брату свое возмущение его безобразным поведением), торопливо, вполголоса принялся рассказывать о своем открытии (торопливо – поскольку до отхода поезда времени оставалось мало, а вполголоса – потому что вокруг сновали люди). Как оказалось, Милли невиновна, сообщил Фред и растолковал им подлинный смысл завещания Эрнеста, после чего заявил, что, по его мнению, с Милли обошлись просто чудовищно, как ни с одной женщиной еще не обходились.

Невероятно возбужденный, Алек подался вперед и запустил пальцы в бороду. Рут слушала молча, склонив голову, только нервно вертела в руках кофейную ложечку. И опять эта ужасная тема! От одного упоминания о проступке невестки она почувствовала себя больной. Виновна Милли или нет, невинной она не кажется. Святой Павел сказал: «Удерживайтесь от всякого рода зла»[38]. Милли явно не последовала этому завету. А между тем всем, и в особенности женщинам, надлежит строго следовать учению апостола. И чем Фред может доказать, что Милли сказала правду: что действительно сбежала к сестре, да еще к такой гадкой…

Рут содрогнулась. Несмотря на то, что она всегда была готова и даже стремилась видеть в людях добро, история Милли представлялась ей темной, а слова Фреда ни на йоту не поколебали ее уверенности.

– Говорю вам, – заключил Фред, – давно уже ничто так не радовало меня, как эта новость.

– Я тоже очень рад, – отозвался Алек и отхлебнул изрядный глоток бренди.

«Чистый яд», – глазами показала ему Рут, но он не смотрел на нее, а с еще большей убежденностью повторил:

– Я тоже рад.

– Уверен, рада и ты, Рут, – сказал Фред с твердым намерением добиться хоть какого-то знака одобрения со стороны молчаливой фигуры с бусами на шее. Такая благочестивая женщина, как никто другой, должна радоваться, что в мире одним грехом стало меньше. Он вдруг со стыдом вспомнил, как бранил перед ней Милли, когда приехал подавить бунт среди слуг в доме Эрнеста. – Это лишь показывает, – прибавил он, – как осторожно следует все проверить, прежде чем кого-то обвинять.

– А может быть, – возразила Рут, – прежде чем заявлять, что кто-то невиновен?

Фред воззрился на невестку: интересно, как управляется с такой женой Алек.

– А что говорит Мейбл? – спросила Рут между тем.

Фред растерялся: вопрос застал его врасплох. Женщины, надо отдать им должное, точно бьют по больному месту, а в тот момент его больным местом была Мейбл. Попытки ее образумить ни к чему не привели: безнадежное дело, бессмысленная нескончаемая трата сил, все равно что песок вспахивать или от мух отбиваться. Фреду приходилось так часто сажать жену к себе на колени, что брюки его начали терять форму. Вдобавок это нисколько не помогло, ибо стоило ему поставить Мейбл на ноги в надежде, что удалось ее вразумить, как она тотчас принималась за свое и заводила все ту же песню, словно он вовсе и не сажал ее к себе на колени. Мейбл отказалась ухаживать за Милли, предоставив это горничным, и в доме воцарилось уныние, будто на всех его обитателей опустился тяжелый погребальный покров. Дворецкий и кухарка попросили расчет, уловив, должно быть, дьявольским, звериным чутьем, свойственным слугам, что зреет скандал и виной тому Милли; тягостнее всего становилось, когда семья собиралась за столом и сыновья делали вид, будто ничего не замечают; словом, глупость Мейбл, вообразившей бог знает что, превратила его жизнь в ад. Ох уж эта власть жен! – часто задумывался Фред в последние дни и всякий раз изумлялся, как же изматывает эта власть…

– Мейбл? – повторил он, глядя на Рут, и постарался придать лицу беззаботное выражение всем довольного мужа. – А что она могла сказать? Конечно, она в восторге… то есть она преданно ухаживала за Милли, что было утомительно, вот и поехала отдохнуть к нашей старушке.

– Вот как, – заметила Рут и принялась, судя по всему, тщательно обдумывать это известие, а придя к какому-то заключению, прибавила: – Что ж, должно быть, это ей на пользу.

Рут стало ясно, что Мейбл пришлось несладко, однако на смену догадкам о том, какие беды выпали на долю невестки, пришли мысли об испытаниях, которые, по всей видимости, предстоит выдержать ей самой: мысли крайне неприятные, даже мучительные. Очевидно, Мейбл и Фред повздорили из-за Милли; возможно ли, что и они с Алеком, ее мужем, которого она так любила, которому до сих пор повиновалась во всем, тоже разойдутся во мнениях о Милли настолько, что поссорятся? О нет, не поссорятся, никогда не поссорятся, но из-за неспособности прийти к согласию они могут отдалиться друг от друга. Ее ждут печальные дни, опасалась Рут, тяжелые дни. Но из-за чего именно поссорились Мейбл и Фред? Может, потому, что Мейбл, как и сама Рут, не смогла поверить без убедительных доказательств в историю Фреда о невиновности Милли? Или – Рут невольно содрогнулась – по какой-то иной причине?

– Не унывай, Рут, – прервал ее мрачные мысли Фред, явно собираясь уходить. – Неудивительно, что у тебя тяжело на душе, как и у всех нас. – Он протянул руку на прощание. – Это вполне естественно. Становится стыдно, когда подумаешь, как мы несправедливо осудили бедняжку Милли. Но теперь у тебя масса возможностей загладить вину. Она переживает, – обратился он к Алеку, кивком указав на Рут, после чего у той не осталось ни малейших сомнений, что отныне она уже не сможет больше считать Фреда честным