Искупление - Элизабет фон Арним

шампанское. В действительности ей хотелось сказать: «Это все проклятая Милли», – но упоминание о шампанском показалось Рут более тактичным, вдобавок появилось оно из-за Милли, так что, хоть и косвенно, была виновата во всем она.

В ответ на это Алек снова взорвался, заявив, что никогда в жизни не чувствовал себя лучше и давно не был так похож на себя, а высказал ей свое недовольство вовсе не под действием шампанского, а из-за ее несносного поведения.

– Спасибо, я совершенно здоров, и с головой у меня все в порядке, – громко и свирепо объявил он с постели.

– Так все, у кого разум капельку отравлен, и думают, дорогой, – успокаивающе проговорила Рут. – Утром тебе станет лучше. Попробуй заснуть – это поможет.

Да не желал Алек спать! Ему нужна достойная спутница жизни, которая вела бы себя как подобает. «Попробуй заснуть» – разве так разговаривают с мужчиной, у которого есть все основания для недовольства? Его принимают за идиота, ребенка или смертельно больного?

Вне себя от ярости, Алек спросил Рут, кем она его считает, и та, бледная, но неизменно ласковая и терпеливая, сказала, заплетая жидкую косицу:

– Тише, дорогой, не надо нервничать. Просто постарайся уснуть: утром, когда придешь в себя, мы все обсудим.

– Если ты надеешься заткнуть мне рот… – в бешенстве начал Алек.

– Тише, милый, я хочу помолиться, – перебила его Рут и смиренно опустилась на колени перед кроватью.

– Ладно, делай что хочешь, только не вздумай молиться за меня! – взревел Алек.

– Ах, дорогой, – укоризненно покачала она головой, оказавшейся вровень с кроватью, и печально посмотрела на мужа поверх стеганого покрывала. – Ты не можешь мне помешать.

Она закрыла глаза, молитвенно сложила руки и сразу стала недоступной: не мог же Алек продолжать ссору с молящейся женщиной. Все, что ему оставалось, – от бессилия дергать себя за бороду.

Глава 15

Когда Нора, жена Джорджа, бывала в приподнятом настроении, то имела обыкновение говорить той из невесток, которая оказывалась поблизости, что у нее нет времени на разговоры с замшелыми ископаемыми, отставшими от жизни. Подобные колкости отталкивали невесток, как и вообще многое отталкивало в Норе. Все сходились на том, что она совершенно непохожа на леди. К примеру, она любила поесть и выпить, и мало того, откровенно признавалась в этом, а ее замечания о плотской любви, которые, несмотря на бдительное наблюдение, иногда все же прорывались в разговорах, следовало немедленно пресекать, да и все ее отношение к плотской и материальной сторонам жизни было огорчительно непристойным. Крайне неприятно говорить такое о своей родственнице, но Нора, казалось, смаковала свои вызывающие реплики. Бесспорно, эта женщина была, мягко говоря, вульгарной, а некоторые дамы семейства пошли еще дальше, прямо называя ее отвратительно грубой. А вот про ее мужа говорили «бедный Джордж».

В глазах Норы Милли тоже принадлежала к породе ископаемых, и, хотя этих женщин связывали самые добрые приятельские отношения, дружеское расположение Норы к невестке мало отличалось от привязанности к дрессированной мышке или ручному кролику, какую она, несомненно, испытывала бы, будь у нее подобный любимец. Все шло как обычно, думала Нора, вот и Милли казалась все такой же: приятной, мягкой, безвольной и вялой, бездеятельной, как всегда. И вдруг такое ошеломляющее открытие – все это время Нора, оказывается, заблуждалась. Какой триумф, размышляла потрясенная Нора, какая искусная игра. Прикидываться серой мышкой, кроликом, замшелым ископаемым, а тем временем вести тайную жизнь, полную страстей и восторгов! Нелепую историю Фреда о том, что в жизни Милли не было никакого мужчины, а была лишь сестра, Нора сразу отмела. Слишком уж горячо верила она (если отвлечься от кроликов и мышей) в жаркие содрогания человеческих тел, предающихся счастливой любви, чтобы допустить мысль, будто женщина долгие годы так изощренно притворялась только лишь ради сестры. Нора не сомневалась, что Милли сбежала в Лондон не к сестре, не из-за сестры Эрнест вычеркнул ее из завещания, и вовсе не сестра заполучила ее тысячу фунтов. Рассказы Фреда не выдерживали никакой критики, поскольку неблаговидные факты говорили сами за себя. Сестра, ну конечно! Нора легко могла вообразить, как женщина великолепным щедрым жестом отдает любимому мужчине все свои деньги, да и что угодно, если он того пожелает. Смешно уверять, как уверяет Фред, что ни один мужчина не взял бы денег. Наивный! У самой Норы не было случая убедиться в этом на собственном опыте: вряд ли мужчины захотели бы что-то забрать у такой женщины, как она, – но во имя буйства жизни, во имя полнокровного бытия со всеми его радостями и соблазнами, которые и отличают жизнь от смерти, она горячо надеялась.

Втайне восхищаясь Милли, она готовилась к ее визиту, намеченному на следующий день, пока Алек безуспешно пытался поссориться с Рут в номере брайтонского отеля. Когда же Милли приехала, Нора встретила ее так пылко и восторженно, с громкими радостными возгласами, сопровождаемыми столь бурной жестикуляцией, что наблюдавшая за этой встречей из окна автомобиля Рут (ее тягостная обязанность заключалась в том, чтобы по дороге домой отвезти Милли от вокзала Виктория до дома Джорджа и передать с рук на руки Норе) испытала глубокое потрясение. Пораженная, Рут могла лишь предположить, что Нора поверила в сказку Фреда о невиновности Милли. Хотя еще раньше, припомнила Рут, до того как выплыла на свет эта нелепая история, Нора готова была петь невестке дифирамбы. Почему? Да потому, что эта грубая неотесанная женщина жаждет новых впечатлений, и ей, как видно, все равно, какова их природа, лишь бы они придавали вкус ее жизни.

Рут отклонила все радушные приглашения Норы зайти в дом и приказала шоферу как можно скорее увезти ее прочь, потом закрыла глаза и попыталась забыть сцену на пороге, а заодно и Милли, и Брайтон, и стремительное падение с мирных высот безмятежного счастья в пропасть горьких обид и оскорблений; забыть, что Алек с прошлой ночи не сказал ей ни слова, а гостиничный счет оказался просто грабительским.

– Ах, Милли, у тебя в самом деле больной, изможденный вид! – воскликнула Нора, оставшись наедине с гостьей, взяла ее за плечи и повернула к свету. Взбудораженная до крайности, она с удивлением заметила, что Милли, в чьем сердце, как обнаружилось, бушевало яростное пламя, походила на кролика, насквозь промокшего под дождем. Нора обежала жадным взглядом лицо невестки и спросила: – Что с тобой сделала Рут? Сдается мне, с ней тебе пришлось несладко. Даже не сомневаюсь. Ну а чего еще от нее ожидать? Я всегда говорю: несмотря на то, что у нее есть дети и внуки, Рут – самая