Искупление - Элизабет фон Арним

настоящая старая дева. Вот что, пойдем-ка наверх, в твою комнату, да? Там ты и разденешься. Принести тебе что-нибудь до обеда? Может, молоко или что-то еще? Обедаем мы в час. Уверена, что тебе ничего не нужно? О, я безумно рада, что ты здесь! Твои чемоданы доставили сегодня утром. Их прислал Фред. Ты знаешь, что Мейбл уехала жить к старушке? Странно с ее стороны – ты не находишь? – вот так уехать и оставить Фреда? А вот и твоя комната, рядом с моей, как видишь. Если тебе что-то понадобится, только крикни. Смотри, все твои вещи здесь, в гардеробной. Я с радостью помогу все разложить, а потом мы поговорим. Мне хочется с тобой побеседовать с того самого дня, как все случилось. Ты ведь не против? Не собираешься же ты сидеть взаперти? Ох, Милли, у тебя совсем больной вид! – Нора вдруг с раскаянием прервала себя. – Думаю, тебе действительно следует отдохнуть. К обеду спускаться не стоит. Тебе лучше прилечь. Я позвоню горничной, чтобы принесла грелку.

Доброта, теплое участие, несомненная симпатия. Перемена оказалась столь разительной, что у Милли перехватило дыхание. Еще утром она цепенела под ледяным северо-восточным ветром, а теперь, после полудня, стало так жарко, что, казалось, здесь в разгаре лето, здесь сияло живительное тропическое солнце.

Милли, словно ослепленная, прищурилась. После ледяного молчания Рут безостановочная непринужденная болтовня Норы пролилась на ее окоченевшую душу теплым маслом. Не слишком ли это хорошо, чтобы быть правдой? Может ли такое продлиться долго? Потом в ее отуманенную голову пришла мысль, что погоду в семье делает женщина, а значит, в этом доме ей можно не бояться внезапных заморозков. Она начала медленно оттаивать, почувствовала, как уходит напряжение, и позволила себе поддаться ощущению покоя, проникнуться им, смогла наконец присесть ненадолго у камина, растереть одеревеневшие руки и ноги, отдохнуть.

Нора без долгих церемоний раздела гостью и уложила в постель, а после обеда сердечно поцеловала и предложила до чая как следует отоспаться – отдохнуть от Рут, как пояснила Нора с хохотком, который заставлял вздрагивать всех женщин в семье. Милли протяжно вздохнула, полная благодарности за это уютное пристанище, за счастливую передышку перед следующим испытанием, которым, как она смутно предчувствовала, станет ее пребывание в доме суровой Эдит. Милли с закрытыми глазами свернулась калачиком на подушках, погружаясь в сон, щека ее еще хранила тепло поцелуя Норы, и прошептала с благодарностью:

– Ангел.

– Кто, я? – воскликнула Нора и опять расхохоталась. – Об этом лучше спросить Джорджа. Но я скажу, кто ты, Милли: ты единственная настоящая женщина из всех, кого я встречала в своей жизни.

– Ты правда так думаешь? – изумилась в свою очередь Милли, открыв глаза и удивленно вглядевшись в склонившееся над ней лицо. – Неужели, Нора? – Она приподняла лежавшую поверх одеяла руку и устало махнула ею. – Боже мой, я уже, наверное, в раю. Думаю, ты и сама это знаешь.

– Вот потому-то ты такая замечательная! – с жаром вскричала Нора, восхищенная актерским даром невестки. – Тебе удается казаться полумертвой, но на самом деле ты единственная живая женщина в этой семье. Ты не поверишь, но я долгие годы принижала тебя в душе, принимала за смирную крольчиху. Правда-правда. Вот потеха! Только представь: принять тебя за крольчиху! – Милли не сводила с нее глаз, и Нора прибавила: – Знаешь, я восхищаюсь тобой, просто разрываюсь от восторга. В самом деле. Ты такая талантливая, и превосходно владеешь собой. Боюсь, ты будешь смеяться, но, кроме того, я бесконечно тебя уважаю, передать не могу как. Ну а теперь, – она быстро наклонилась и подоткнула Милли одеяло, – тебе нужно поспать. Я ухожу, вернусь к чаю, отдыхай.

Она послала Милли воздушный поцелуй и стремительно унеслась прочь из комнаты.

Милли лежала в постели совершенно обескураженная. «Восхищение»? «Уважение»? Что это за слова? После ледяного молчания Рут в Брайтоне, после сумбурных последних дней в доме Мейбл, когда Милли, к нескрываемому недовольству слуг, внезапно оставили на их попечение, она могла лишь гадать, чем так восторгается Нора, и очень скоро догадалась, хотя поверила далеко не сразу: слишком уж странной оказалась разгадка.

Что хотела сказать своим поведением Нора?

Разум Милли блуждал в потемках. В последнее время от него было мало проку, еще в доме Мейбл ее голову будто мглой заволокло, все мысли перемешались, но в теплых лучах доброты и радушия туман начал понемногу рассеиваться. Что хотела сказать Нора? Только лишь одно: она страстно верит в невиновность Милли, восхищается ею и уважает за (при мысли об этом Милли густо покраснела от стыда) смирение, с которым она прощает незаслуженные обиды.

Этому нужно положить конец, подумала она и села на постели. Если ее считают святой, это уже последняя капля. Что же будет дальше? Нора начнет ее боготворить? Милли представила себе гротескную картину: она стоит на пьедестале, а Нора поклоняется ей как божеству. В какие водовороты лжи и лицемерия ее затягивает? Не пристало Провидению быть таким мстительным. Любовь Норы (а та, несомненно, прониклась к ней самой нежной любовью) – неожиданный поворот в жалкой судьбе грешницы, но продолжать обманывать в ее собственном доме ту, что искренне ее любит и верит ей, принимать обожание и почтение, не говоря ни слова, было бы подлостью не меньшей, чем остальные ее прегрешения. А она больше не хотела быть подлой. Но как положить этому конец, если не рассказать правду? Нора будет совершенно подавлена, когда узнает ее. Ведь, несмотря на свои смелые речи и дерзкие высказывания, о которых все прочие женщины в семье и помыслить не могли, Нора никогда не нарушала строгих правил морали и в душе (Милли не сомневалась в этом) оставалась такой же добропорядочной христианкой, как и остальные. Вдобавок не одна Нора узнает правду: ей придется рассказать все мужу, а тот передаст остальным, история Милли станет известна всем, и в конце концов мир в семье окажется разрушен, достоинство – растоптано.

«Нет-нет, – думала Милли, – им этого не вынести. Они не должны страдать. Пусть грех падет на меня одну…»

Она обвела невидящим взором нарядную спальню, не замечая ни живости красок, ни цветистых вещиц, в которых Нора выражала свою яркую индивидуальность, не сознавая даже, что простыня, которую теребили ее пальцы, как и остальное постельное белье, апельсинового цвета. «Думаю, я действительно жестоко наказана…» – сказала себе Милли.

* * *

Появилась горничная и спросила, принести чай сейчас или подождать возвращения госпожи.

Чай? Милли непонимающе посмотрела на горничную, не в силах осмыслить услышанное. Казалось, Нора ушла всего десять минут назад, не больше. Как глубоко можно погрузиться в