Пшеничная вдова - Данила Скит

еще один рыцарь, имени которого Исбэль не знала, спустились по коридору, обрамлявшему фонтанную частыми белыми колоннами. Резные парапеты смахивали на атласные ленты, блестевшие мокрой чешуей.

– Беккет, а что находится у грота? – очнулась от раздумий о несчастной Эсмер Исбэль, когда они покинули замок и вышли на усыпанную крупной галькой дорожку.

– Прибрежная тюрьма, Ваше Величество, – простодушно ответил Беккет, а у Исбэль в одно мгновение ослабели ноги.

Она стала жадно глотать воздух и не могла произнести ни слова. Ее, помимо воли, увлекал железный поток лат… у мотыльков оторвали все крылья, бабочки старой Конни улетели в другие жизни – время, которое уже никогда не вернуть. Интересно, где она сейчас? Может, на небе вместе с Богами?

«Что же я наделала, – думала Исбэль, – Наверное, обида короля была так велика, что он все же передумал, – и к горлу подкатил ком, – Но я же больше так не буду. Совсем-совсем… Я могла жить ещё целых две весны, и не в тюрьме. Может, перед смертью смогла бы родить ребенка. Как же больно… Нет, я бы никогда не смогла оставить дитя. Жаль, на котов не успела взглянуть».

Огромные, лохматые и свирепые, лесные коты Блэквуда считались неоспоримой грозой крыс и мышей. А иногда и животных покрупнее – как раз то, что нужно было сейчас Теллостосу. Отец никогда не покупал их у Блэквудов, хотя остальные государства давно селили их в своих житницах. Дорвуд и Бернад не могли договориться даже в этом вопросе. Там, вдалеке, приставали к гавани смоляные корабли.

«Это коты, это точно коты», – Исбэль была в этом уверена, как никогда. Казалось, бриз доносил до ее слуха отчаянное шипение, лязг клеток и устрашающее завывания животных.

Остатки сил покидали Исбэль с каждым шагом. Вскоре не осталось желания думать ни о котах, ни об отце, и даже о том, что день сегодня выдался на удивление прекрасный и теплый. Какая обманчивая красота… загляни под одеяло солнца, и под ним окажется только мрак и холод, уже много лун тянувшейся с севера.

Они подошли к темнице, но не спустились по длинной винтовой лестнице вниз к гроту. Исбэль узнала это место, здесь она была заточена в самый первый раз. Замок стоял на скале, но подземелья его выходили к морю, и вокруг него насчитывалось несколько гротов. Два больших и несколько поменьше. Тот, куда ее привели, был малым и незаметным. О рваные скалы билось пенистое море и пахло солью, она стачивала и без того крутые лестницы, превращая их в пологие убийцы. Удивительно, но прямо над тюрьмами раскинулись пышные королевские сады, пестревшие цветущими розами, белевшие гладкими статуями с прекрасными девами и кувшинами на покатых плечах. Исбэль решила, что есть в этом какая-то доля справедливости – слишком долго корона закрывала глаза на то, что творилась под ее ногами. Подумалось бы, что и Реборн имел странное чувство юмора, но насколько Исбэль успела узнать своего мужа, он его не имел совсем.

Так же молча поднялись наверх.

Тут Исбэль окончательно одолела слабость. Она остановилась, оперевшись на облупленную каменную стену, давно нуждающуюся в побелке. Пахло сыростью и горячей похлебкой. Слишком сильный запах, он вызывал тошноту. Коридоры были узкими и темными, и многие из них уходили в малые комнаты без дверей, в которые не заглядывало даже море.

– Вам нездоровится, Ваше Величество? – послышался над головой тревожный голос Беккета.

– Все в порядке, – ответила Исбэль, тщетно пытаясь выпрямить спину. Она быстро бросила попытки вернуть себе осанку, гордость ее слишком устала.

– Пришли, – услышала она сквозь туман страха. И впервые оглянулась.

Исбэль стояла посреди обшарпанной комнатушки, судя по обширной печи и чугунной плите – тюремной кухни. Стены были такие же облупленные, с яркой желтизной на крошащейся штукатурке. Из открытого настежь окна пахло морем, но первенство занимали все-таки запахи сырости и еды. На массивных столах возвышалась гора кастрюль, тарелок и лоханей. Мытьём их, видимо, никто не занимался, раз Исбэль не разглядела чистой посуды. За плитой стоял полный повар, взъерошенный, в засаленном сюртуке, без передника и колпака. Повара Исбэль в нем признала из-за комплекции и огромной поварешке, которую он успел вытащить из вместительной бадьи с похлебкой, дымившейся на плите.

В углу, у окна, сидел сгорбившийся Пентри и что-то чистил. С одной стороны у него стоял большой таз с картошкой, с другой, прямо на полу, холмиком возвышалась тонкая грязная кожура.

– Пентри! – завопила королева, напугав не только присутствующих, но и рыцарей позади.

Только успел тот поднять удивленную физиономию, как на него тут же обрушился королевский ураган из объятий.

– Пентри! Это же ты! – Исбэль оглянулась, обнажая улыбку, сиявшую тысячами солнц – Вы же видите его, правда?!

Поварешка застыла над внушительным пузом, истекая каплями жидкой похлёбки. Щекастый, высокий и не в меру дородный повар выпучил удивительно круглые глаза. Наверное, он был просто сильно удивлен.

– Так точно, Ваше Величество… Это определенно Пентри, – только и смог сказать повар, поспешно стряхивая с поварешки капли пахучей похлебки.

– Что же ты тут делаешь? – вцепилась Исбэль в Пентри, стаскивая его с хлюпкого табурета. Тот всем своим видом вызывал жалость – мужчина не страшился женщин, но внезапных королев определенно побаивался.

– Картоплю чищу… – обескураженно ответил тот.

В кухню втиснулся маленький поварёнок, пытаясь удержать в руках бочку с квашеной капустой, она была едва меньше его и от этого он изрядно пыхтел. Повар дал поварешкой ему по лбу, и они вместе вышли, мальчишка даже не поставил бочку на пол.

Стащив с табурета Пентри, Исбэль сомкнула за его спиной пальцы и повисла на шее. Отстранилась она только после отчаянных слов ключника, не смевшего пошевелиться:

– Ваше Величество, мне трудно дышать.

Исбэль взяла его руки в свои. Тогда, в темнице, ей вовсе не показалось. На одной руке у него пальцев было больше, чем нужно – шесть, а на другой меньше – всего четыре. Пентри говорил тогда, что ему нравится, когда на руках его все десять.

– Надо же, действительно все десять, подумать только! – лихорадочному возбуждению Исбэль не было конца и края. – Ну как, Пентри, как ты поживаешь?

– Картоплю… чищу…

Пентри спас ей жизнь. Часто еда, которую он прижимал к телу под полами широкой рубахи пахла не едой, а самим Пентри. Этот запах Исбэль напоминал о надежде. Под пологом темноты мужчина вываливал ей на подол яйца и печеный картофель, была однажды даже куропатка. Делал он это настолько искусно, что даже надзиратели за спиной не замечали ничего – свет факела был слишком тусклый, а