Пшеничная вдова - Данила Скит

А к правде она сейчас была совсем не готова… Ей нравились ласковые слова, бриллиант на запястье, что сверкал ярче тысячи солнц, спокойное утро и ожидание дынного пирога, а печаль должна оставаться только в слезе дракона, другой печали ей совсем не хотелось. Пальчики потянулись к кожаному ошейнику, Реборн опустился вниз, и она сомкнула на его шее застежку, а потом крепко зажмурилась. Одумавшись, она тут же разомкнула веки, всего лишь моргнула, а король уже оказался наг. Как же так? Разве люди умеют так быстро раздеваться? Времени на нахождение ответа у нее не нашлось, Реборн развел полы ее сорочки и коснулся горячим дыханием того, к чему и сама Исбэль касаться стыдилась.

Мокрая ткань издала шершавый звук, будто мягкое тесто пирожного отрывали от жирного, сливочного крема и бедра Исбэль окончательно обнажились. Она сделала шаг назад, но тут же предательски уперлась о край стола. Она помнила только, как он встал, обвил рукой ее талию и уложил прямо на стол. Ещё мгновение – и она уже созерцает потолок, раскинув в стороны ноги, а Реборн впивается в ее плоть губами. Исбэль зажмурилась, будто ничего этого не происходит, но тут же поняла, насколько это глупо. Что толку в жмурках? Они не прервут постыдный поцелуй.

Странно все это. Будто нереально. Исбэль представляла свой первый поцелуй множество раз, с тысячи сторон. Она украдкой мечтала, как губы ее касаются губ любимого… сердечко ее трепетало. Сначала она мечтала робко, едва касаясь дыханием дыхания, но с годами дошла до последней стадии бесстыдства – страстного поцелуя. Исбэль прочла десятки романов и десятки баллад о любви. Доблестный рыцарь спасает прекрасную деву из башни дракона, и он дарит ей свое сердце… Она помнила, как однажды подошла к своему будущему мужу – молодому лорду Беррингтону с пылкой, трепетной речью: «О, благородный рыцарь, что для вас брак? Для меня это прежде всего верность и пламя в глазах, противостояние невзгодам и дыхание в унисон. Жизни наши отныне сплетаются вместе, ладонь к ладони, сердце к сердцу, если взор ваш не сливается с моим, то прошу, не терзайте душу мою и откажитесь от этого брака». Именно так сказала леди Патриция в ее любимом романе, да, она это точно помнила, и она сказала это вслух! Как и всегда мечтала… Как же билось ее сердечко, как пылали ее щеки, будто их ошпарило кипятком. Тогда ей было всего четырнадцать, какая она была глупенькая! Этот брак был давно оговорен и, конечно же, никто и не думал отказываться от него. Лорд Беррингтон посмотрел на нее тогда очень задумчиво и уместно промолчал. Наверняка, Реборн бы обязательно нашелся, что ответить, только вряд ли она захотела бы услышать этот ответ. Она была уверена, что король как всегда оказался бы прям и жесток в своей правде.

Что ж, она получила свой поцелуй. Такой, какой и представить себе не могла. И щеки ее горели и сердечко невозможно билось, и разум цеплялся за что угодно, лишь бы не думать об этом поцелуе. Исбэль рассматривала потолок. Жирная пчела, докучавшая ещё с тех пор, когда она мылась в бадье, прицепились и здесь. Исбэль почему-то была очень ей рада, она наблюдала, как та делает быстрые кульбиты в воздухе, стремительно куда-то улетая, а потом возвращаясь вновь. Вот, она уже села на руку, все ещё мокрую и стало щекотно. Поползла по белой коже, задевая лапками мелкие волоски. Пусть она ее укусит, и это все окажется сном… Опять стало щекотно, только на этот раз там, снизу, где густая борода касалась нежных створок. Исбэль поежилась. Реборн сжал ее бедра сильнее, чтобы она не ускользала.

«Странно, пчелы не любят, когда так сильно пахнет лавандой».

Свет из окон тепло падал на мокрый пол, заставляя влагу испаряться. Мокрые пряди волос распластались по древесине, сделав ее тоже влажной, ткань впилась в плоть, везде ощущалась бесстыжая мокрота. Воздух стал очень густым, только потолок по-прежнему оставался серым и сухим в этом гнезде разврата. Исбэль это тоже успела заметить.

«Интересно, ему не сильно горько? Полынь невозможно горчит… И ещё розмарин… После них до вечера питье будет казаться слишком терпким, даже если это просто вода».

Было как-то очень скользко и совсем не больно. Раньше Исбэль не задумывалась, насколько упруг на самом деле человеческий язык. Она ела пищу, а когда жевала, тут же глотала. Оказывается, он был очень сильным. Не удивительно, что язык никогда ее не подводил. Реборн стал дышать чаще. Иногда издавал рычащие звуки прямо туда, казалось, она даже ощущала движение его голоса.

«Зачем? Ведь лоно мое не ответит, оно совсем не умеет говорить. Но даже если бы и умело, то что бы сказало? А ну как я заражу его вшами?»

Исбэль закрыла рот ладошкой и засмеялась.

– Моя королева? – будто задыхаясь, спросил Реборн.

– Благовония щиплют нос.

Реборн плотно сжал ее бедра руками, уткнулся лицом в ее лоно, напрягся и не отрывался так несколько долгих минут. Потом отстранился и, тяжело дыша, встал. Исбэль села на край стола. Неловко запахнула полы сорочки, опустила голову и поспешно отвела взгляд. Уж лучше оглядеть помывочную, отчитав потом служанок за недостаточную чистоту… и закрытые летом окна.

Пчелка… Где же ты?

– Исбэль…

– Уходите… – тихо произнесла она, сцепив на коленях пальцы, щеки ее прожигал румянец смущения, – Пожалуйста… Возьмите свои вещи и уходите.

Реборн ещё несколько мгновений смотрел на нее, а потом молча кивнул. Снял ошейник и начал одеваться. Все это время она сидела на краю стола опустив голову и рассматривала свои пальцы. И все же взгляд ее на один единственный вздох уловил мужские признаки, тяжелые и налитые, и Исбэль изумилась. Она догадалась, что это именно то, что называют мужеской силой. Но если там, в звездочётной, плоть его была податлива и слаба, то неужели сейчас она стала, как у всех? Ходить все время с налитой плотью, огромной и увесистой? И зачем такая нужна? Наверняка, это очень неудобно. Не удивительно, что Ульрик промахивается мимо горшка.

Реборн подошёл к бадье и зачерпнул из нее густой отвар трав. Омыв несколько раз лицо, он выжал пальцами густую черную бороду и небрежно стряхнул с пальцев воду. Язык кусала терпкость розмарина и полыни. Перед тем как выйти, он внезапно остановился и, повернув голову, бросил из-за спины:

– Я тебя ему не отдам.

Он оставил ее, неловко теребившую подол сорочки. Исбэль сидела, свесив ножки с дубового стола и мелко дрожала. Неизвестно, сколько времени