Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

и делала выводы исключительно из своих симпатий или антипатий. Из-за этого я неизбежно могла поторопиться с выводами и ошибиться. Тогда я не восприняла его слова всерьез, но сейчас, лишь я вспомнила о них, спина моя вдруг покрылась потом.

Если бы у меня были предубеждения в отношении Ху Гуанле, если бы я каждый раз раздражалась на его нрав и грубость, а также на его жажду власти, как я могла бы сделать выводы о нем? Опираясь только на смерть Ху Гуанъюаня? Просто потому, что так решила Ху Яо? Или из-за того кровавого указа? Временами внимание застилает не созданный другими искаженный образ человека, а собственные предубеждения.

В тот день солдаты потерпели поражение. Сяо Ци возложил на Ху Гуанле ответственность за слабую оборону, отчитал его, а также лишил жалованья на полгода. Более того, он запер его подальше от всех и заставил подумать о своих ошибках.

Из-за беспорядков я сначала полагала, что Ху Гуанле не послушает Сяо Ци и создаст еще больше проблем. Я тогда сказала Сяо Ци: «Ты должен сохранить лицо перед другими. Если ты накажешь его так сурово, тебе не избежать возмущений». Сяо Ци ответил на это: «Ты думаешь, что это слишком суровое наказание? Считаешь, что я перехожу все границы?»

На следующий день он передал Сун Хуайэню государственные дела и начал подготовку к военному походу на север, что шокировало и двор, и общественность.

До меня дошли слухи, что Ху Гуанле запретили покидать свой дом, предаваться пьянству и скандалить.

Когда при дворе поняли, что род Ху теряет свою власть, все обратились ко второму канцлеру, всячески стараясь угодить ему. Какое-то время Сун Хуайэнь был в центре внимания.

Между семьями Ху и Сун много лет были постоянные споры. Безусловно, между ними было место и старым обидам – они, как и все, боролись за славу и положение. Сяо Ци старался принять хоть какие-то меры, чтобы сдержать их и сбалансировать положение при дворе. Я очень хорошо знала, что Сяо Ци не будет слепо принимать чью-либо сторону, как и продвигать одну из сторон. У него всегда на все есть свои причины и основания.

Десять дней спустя Сяо Ци издал указ о Северном походе и приказал Ху Гуанле вести стотысячный авангард лучших солдат. Тогда я спросила его: «Ты же всеми силами хотел подавить род Ху? Неужели ты усмирил свой гнев?» Сяо Ци ответил: «Я просто хочу дать ему еще один шанс». «Шанс?» Я была крайне удивлена его ответу. Сейчас, когда я думала о его словах, мне отчего-то становилось неловко. «У тебя есть сомнения на его счет?» Отрешенно глядя на меня, Сяо Ци ответил: «Глядя глазами – ты можешь видеть одно, но когда ты смотришь сердцем – ты можешь видеть совершенно другую картину. Первое впечатление может быть обманчивым».

– Ванфэй?

Голос Вэй Ханя привел меня в чувства. Я почувствовала прохладный ночной ветерок на своей коже. Вдали мерцали огни. Сяо Ци не было рядом.

В холодную ночь, к первой ночной страже [164], воин еще не вернулся… Когда я подумала об этом, мне стало необъяснимо грустно. Чуть повернув лицо в сторону, я позволила ночному ветру высушить влагу в моих глазах.

Бывшие братья по оружию предали Сяо Ци…

Первым его заставил сомневаться Тан Цзин, а Ху Гуанле окончательно развеял его сомнения. Он испытывал его, проверял. Если бы он не верил в преданность Ху Гуанле, он не доверил бы ему стотысячное войско.

Но человеком, который заставил его действовать, оказался Сун Хуайэнь. Он скрытен, у него нет недостатков. У всех на глазах он воплощение идеального второго канцлера. Сяо Ци не небожитель, он не может знать всего. Быть может, Сяо Ци, взяв в руки шашку, не мог решить, куда ее поставить [165], поэтому и не отправил его на передовую. Когда идет война, если не думать об осторожности, это может навредить не только стране, но и семье. Уже на тот момент его одолевали сомнения – он не знал, чего и от кого ожидать. Кроме того, в то время я еще носила детей… Он не хотел, чтобы я тревожилась, поэтому не рассказывал мне о своих опасениях. Быть может, тогда он надеялся, что все пройдет мирно.

Еще я вспомнила, как он, прежде чем уйти на войну, неоднократно спрашивал меня, буду ли я винить его. Сейчас я вдруг поняла, что он говорил не только о том, что он оставляет меня рожать одну. Он тогда уже понял, что столица может оказаться в опасности. Но он должен был идти сражаться с иноземцами… Поэтому он оставил Сун Хуайэня в столице, а Вэй Ханя – тайно следить за ним. Сяо Ци отправился на север, чтобы сразиться с туцзюэ. А я осталась в столице, чтобы лицом к лицу встретиться со всеми штормами… Он верил в меня, как и я верила в него. В такие моменты мы и в самом деле словно сражались плечом к плечу.

Мы с Вэй Ханем замолчали в задумчивости.

Вэй Хань вздохнул.

– Ху Гуанъюань совершил роковую ошибку. Он получил по заслугам, но… Очень жаль его. Он был хорошим мужчиной.

Горько улыбнувшись, я сказала:

– Никто не мудр и не талантлив в совершенстве. И Ху Гуанле не хотел никому зла. Ван-е всегда знал, что тот воровал деньги… Вот только он понимал и то, как Ху Гуанле важен, поэтому и делал вид, что ни о чем не знает.

Вэй Хань покачал головой и сказал:

– Самая большая проблема старины Ху – его жадность к деньгам. Когда он шел войной против семидесяти двух племен на южных окраинах, он первым ворвался во дворец хана и тайком украл его драгоценный скипетр. Сун Хуайэнь сообщил об этом ван-е и сказал, что Ху Гуанле не выполняет свой долг как верноподданный. Когда ван-е спросил у него, зачем он украл скипетр, тот ответил, что желает лишь драгоценный изумруд. Вытащив его из скипетра, он оставил себе только камень, а остальное выбросил, как мусор.

Помолчав немного, я вдруг не удержалась и рассмеялась. Пусть Ху Гуанле и был жадным до денег, много денег ему не нужно было. По сравнению с алчными правителями тех времен, у него были не такие сильные аппетиты. Можно сказать, он был начинающим охотником за легкой наживой. Я же привыкла к жадности моих родственников – они могли присвоить себе каждый десятки тысяч лянов. А меньше тысячи лянов им и