Бесчувственный Казанова - Л. Дж. Шэн

Арья посмотрела на меня, как на полного идиота.

– Она не свободна, Эйнштейн. А замужем. За тобой.

– Брак не настоящий. – Эти слова еще никогда так не отдавали ложью.

Арья приподняла бровь.

– Для меня это новость, поскольку в нем есть все составляющие брака: вы любите друг друга, между вами столько тревоги, что хватит на целый сезон «Анатомии страсти», и физическая связь тоже присутствует.

– Что будешь делать? – спросил Кристиан, и его глаза заискрились весельем.

– Полечу в че… чудесный Лондон, конечно же. – Я достал из кармана телефон и сразу же стал смотреть рейсы. – Я не готов от нее отказаться.

– Хорошо, что твой чемодан уже собран. – Кристиан указал подбородком на стоящий возле двери чемодан.

Я резко поднял голову, нахмурившись.

– Моя одежда уже воняет дерьмово.

– Дерьмо! – хихикая, воскликнул Луи. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

– Ну все, вон из моего дома! – Арья встала и указала на дверь. – К тому времени, как ты решишь отсюда свалить, у моего ребенка будет словарный запас пьяного моряка.

– Хотя бы дай ему сперва постирать одежду, – усмехнулся Кристиан. – Не может же он пытаться завоевать ее сердце, когда от него воняет дерь… дерном.

– Он миллиардер. – Арья уже направилась в просторный коридор, собираясь уложить Луи поспать. – Может позволить себе хороший костюм, чтобы сделать ей настоящее предложение.

Глава 39. Даффи

Вечер, когда Киран наконец-то уговорил меня посмотреть «Проклятый Юнайтед», выдался самым дождливым в году.

По такому случаю я надела свою суперпушистую и нелепую пижаму. Ту, которую еще подростком засунула в дальний угол шкафа, когда решила, что хочу стать холодной женщиной, но так и не смогла заставить себя ее выбросить. Эта пижама была моим первым рождественским подарком от Тима и занимала особое место моем в сердце, потому что, к тому же, оказалась одним из первых «настоящих» подарков, которые я получила с тех пор, как нас бросил мой родной отец. До тех пор мне дарили либо завернутые в подарочную упаковку предметы, которые уже были у нас дома, либо вещи, которые нам отдали соседи.

На пижамных штанах красовались десятки копий фотографии, на которой я смеюсь. Сделанный на заказ костюм должен был меня порадовать, но в подростковые годы заставлял сгорать от стыда. Пижама была поразительно уродливой, но я часто носила ее с тех пор, как вернулась в Англию несколько недель назад. Она напоминала прежнюю меня. Ту, что расцвела, когда Тим впервые повел ее в «Нандо», и нисколько не стыдилась оттого, как сильно ее покорил этот скромный жест. Мне не хватало ее. Очень. Но я начала восстанавливать с ней связь. Вернулся мой южный лондонский акцент. Я стала проявлять больше интереса к искусству и творчеству, чем к брендам и туфлям. Перестала ходить в дорогой фитнес-клуб – все равно мне там никогда особо не нравилось. Сиденье велотренажера ужасно натирало интимные места. И теперь в качестве физической нагрузки я ходила пешком, а еще смотрела с мамой старые фитнес-тренировки на DVD, будто последних двух десятилетий не было и в помине.

– Не могу поверить, что мне пришлось почти месяц уговаривать тебя посмотреть этот шедевр. – Киран сунул в свою пасть малиновое песочное печенье.

– А я не могу поверить, что ты меня уговорил, и точка. – Я закатила глаза, потягивая диетическую колу, оставшуюся после нашего питательного ужина из «Макдоналдса». – Он о футболе, в нем почти нет подтянутых мужчин, и он о футболе.

– Ты это уже говорила. – Киран поерзал на диване в нашей гостиной.

– Мало. – Я серьезно покачала головой. – Всегда мало.

Через пятнадцать минут от начала фильма меня охватило раздражение.

– В нем даже действие происходит не в нашу эпоху! – Я махнула на телевизор. – В семидесятых вообще не было ничего хорошего, кроме пончо. Мне не хватает пончо.

– Семидесятые – это все еще твоя эпоха, бестолочь, – рассмеялся Киран.

Я лягнула его с другого конца дивана, и он лягнул меня в ответ. Развеселившись, я сделала еще глоток колы. Возвращение домой вызывало странные ощущения, но казалось правильным. Я сразу встроилась в жизнь своей семьи, как кусочек паззла, который они долго ждали, чтобы собрать картинку воедино.

По утрам я работала в закусочной с Тимом и Кираном, и это было прекрасно. Свежий воздух возле Темзы согревал легкие. Разговоры с туристами и вид счастливых людей поднимали мне настроение. Я больше не просиживала в напряженной студии или душном офисе. Потом я обычно уходила с работы и гуляла по городу, делая снимки. Зданий. Людей. Деревьев. Темзы. Я хотела показать их все своему мужу, но даже если их никто больше не увидит, я все равно ими гордилась.

По вечерам я ужинала с семьей. Ела настоящий ужин с углеводами и бокалом вина. Иногда ходила в паб с Кираном. Смотрела шоу по кабельному с мамой. Играла в карты с Тимом. Чем больше времени проводила с семьей, тем труднее мне было вспомнить, что же такого ужасного я нашла в своей жизни до Манхэттена. В эту пору единственное, чего мне не хватало из тех краев, так это Риггса.

Риггса, который так и не связался со мной. С каждым днем, который проходил без весточки от него, я ожидала, что моя жалкая надежда на то, что он найдет меня, испарится. Но этого так и не произошло. Каждое утро я просыпалась с вновь нахлынувшей тоской.

Я все еще чувствовала себя так же, как в тот день, когда села на самолет до Лондона. Будто он вырвал мое сердце из груди и пожирал его, как гранат, пока кровь сочилась по его мускулистому предплечью. Иронично, что я всегда хотела променять любовь на комфорт, но обретя любовь, меньше всего думала о комфорте.

– Даффи? Даффи! – Киран толкнул меня под ребра с другого конца дивана. Наверное, я отключилась. Да и кто может меня винить? Я бы предпочла смотреть, как сохнет краска.

– Да что, черт подери? – Я резко повернула голову к брату.

– Во-первых, рад слышать, что вернулся твой настоящий акцент. – Он повилял бровями. – А, во-вторых, кто-то пришел. Иди открой.

– Сам открой, – разозлилась я. – На улице льет как из ведра, а я нежный цветочек.

– Я заказал нам ужин. – Киран ткнул себя пальцем в грудь. – А ты в лучшем случае – надоедливый сорняк. Твоя очередь поднять зад с дивана.

– Может, там убийца, – колко заметила я, скрестив руки на груди. – У тебя больше