Заповедный тупик - Катерина Крутова

Алекс сдержанно кивнула, размышляя, а не отправить ли изрядно надоевшую ей пару неразлучников в ближайший магазин. Поодаль, не вылезая из объятий Дэвида, Эмма жадно осматривала павильон. Актриса впервые оказалась на съемочной площадке клипа для звезды первого эшелона.

– Кстати, отличная идея с чаем в гримерке. ОН оценит, – бросила через плечо московский продюсер и скрылась в финальной суете подготовительного этапа.

Сказать, что при входе в гримерку Александра обалдела, было бы явным преуменьшением вложенных Наташей усилий. На низком журнальном столике, притащенном из приемной, стоял расписной электрический самовар. Вкруг него на цветастом жостовском подносе выстроились чашки тонкого ломоносовского фарфора. В паре хрустальных креманок ароматно отсвечивало варенье, в мельхиоровой сахарнице среди кусочков колотого рафинада блестели щипцы. Отдельное почетное место занимал хрустальный бокал в начищенном до блеска подстаканнике с колосящимся гербом исчезнувшего Союза. У самовара собрались неизвестная Алекс улыбчивая седовласая женщина, вероятно гримерша, трепещущая от предвкушения встречи с кумиром, секретарь студии и, к большому удивлению Тимофеевой, Марат Борисович, имеющий вид застуканного за шалостью сорванца.

– Дядя Марик?! – вместо «здравствуйте» выдала Саша и замерла в дверях.

– Александра Игоревна? – с максимальной серьезностью в голосе выдавил режиссер и постарался незаметно задвинуть под стул большую спортивную сумку. – Ты чего тут шастаешь, это ж Люськин проект?

– Координирую с принимающей стороны. – Недоумение Саши перерождалось в интерес к явно что-то скрывающему мужчине.

– Координаты сбились – зона магнитного притяжения для продюсеров в той стороне. Там на площадке Овечкина пасется. – Грубоватое предложение свалить еще больше заинтриговало Алекс.

– Выкладывайте, – безапелляционно заявила Тимофеева и уселась на свободный табурет.

– Может, тебе еще ключи от квартиры дать? – Марат скрестил руки на груди и принял вызов.

– Ключи оставьте. А вот то, что в сумке, – выкладывайте. Параллельно можете еще про Люську и Овечкину подробнее рассказать.

– Вот молодежь пошла. Ты им палец покажешь, а они с тебя последние портки снимут и срамоты не устрашатся, – недовольно проворчал режиссер и нехотя расстегнул молнию на бауле. – Тебе бы, Шура, пошел наряд из лакированной кожи да плетка девятихвостая. И вы бы составили поразительный дуэт с Людмилой Николаевной, урожденной по какому-то недоразумению Овечкиной и только к тридцати годам явившей миру истинную суть, приняв фамилию Шульц, что с немецкого переводится как «шериф».

Людмила Шульц – именно так звали резкую женщину с асимметричной прической, встреченную Алекс в павильоне.

– Когда это Люська успела замуж выйти? Неужто нашелся любитель и на ее тощую задницу?! – подала голос Наташа.

– Кому, как не тебе, Наталочка, знать, что идеальная жопа не гарантирует ничего, кроме проблем с кобелиной сворой?

– Было время, Борисыч, и ты в той своре интенсивно хвостом вилял. – Секретарша игриво подмигнула престарелому режиссеру, и оба рассмеялись воспоминаниям далекой молодости.

– До сих пор жалеешь, что тогда не дала? – Марат, не морщась, хлебнул горячего чая и чуть не пролил полчашки, когда женщина со всей силы «по-дружески» хлопнула его по спине.

– Как был дураком, так дураком и помрешь! Не до того мне было, а потом тебя уже Элька захомутала.

– Точно, ты ж тогда сохла по этому, кучерявому цыганенку, как там его звали…

– Михаил, – неожиданно серьезно и тихо ответила Наташа и принялась поправлять на столике вазочки, чашки и блюдца, словно порядок предметов мог что-то расставить по местам в ее душе.

– Что ж ты за своим Мишей в Сибирь, как подруга декабриста, не поехала? Где ему тогда место предложили – в Иркутске или на Свердловской киностудии?

– Я всей душой ленинградка! – гордо вскинула подбородок Наталья Павловна, но глаза ее влажно блеснули, или это только показалось Алекс в полумраке гримерки.

– Понимаю, – Марат Борисович с едва уловимым сожалением смотрел на отвернувшуюся женщину, – сам такой. Пить – так на Фонтанке с чижиком, загорать – так в мае на Петропавловке, по зиме еще подозрительно тянет на Черную речку стреляться… Только одно спасает дурную голову от свербящих вшей интеллигенции – женка моя из глухой провинции понаехала и далека от всех этих игр светлого разума и тонких душевных метаний.

– Шульц – это она по матери, – внезапно подала голос седовласая гримерша. – Люда так замуж и не вышла, да, видимо, уже и не соберется. Раньше говорила, не родился еще способный жить на ее скорости. А сейчас стало не до спринтеров и марафонцев – даже едва ковыляющих тихоходов и тех разобрали.

– Видишь, Шурка, у каждого одиночества благородные причины, а у каждого провала благие намерения. Пройди тест, реши, какая ты кобылка на этой жизненной карусели – самодостаточная и гордая, как наша Натуся, или галопирующая рекордсменка вроде Шульц. Только выбирай быстрее – ярмарочные пони не дремлют, дурманят поволокой больших глаз и увозят в разукрашенных повозках влюбленных дурней. Вон и Давидку твоего погрузили и бодро катят под венец. – Режиссер ухмылялся, но глаза его, карие, цвета старого балтийского янтаря, смотрели с проницательной заботой.

Алекс дернулась от пристального взгляда, точно от жара пощечины:

– Вам бы мастер-классы по отвлечению внимания давать, Марат Борисович. Что в сумке прячете?

Тот хмыкнул и с видом побежденного вытащил на стол внушительную стопку виниловых пластинок – раритетных, выпущенных почти полвека назад, но в идеальном состоянии. Наталья громко ахнула и дрожащими от волнения руками взяла верхнюю.

– Откуда?! – с придыханием прошептала она, разглядывая обложку с влюбленной нежностью. – Это же самая первая… Шестьдесят третий год…. И песня-то какая – «Ты – мое земное притяжение»… Господи… – На глаза ее навернулись слезы. – Сколько воспоминаний, сколько счастья, – всхлипывала секретарша, и черная тушь стекала по щекам, смывая румяна и пудру, обнажая подтеками иссохшую, изрезанную морщинами кожу. – Я под нее впервые целовалась, – прошептала она и улыбнулась с такой бесконечно светлой печалью, что Александре захотелось сбежать, спрятаться или хотя бы отвести глаза. Созерцание предельно обнаженной чужой души вводило ее в крайнюю степень смущения.

Но тут Марат Борисович заговорщицки подмигнул, наклонился так, что Тимофеева ощутила медово-чайный аромат его дыхания, и по секрету сказал:

– Ты хоть представляешь, сколько будут стоить эти грампластинки, если ОН на них распишется? А мне страсть как надо дочке жилье купить, а то, чтобы душ принять, приходится в графике на неделю вперед записываться. Хоть в биде голову мой!

Саша не успела отреагировать на меркантильную откровенность – дверь гримерки с шумом отворилась, и зычный голос Людмилы Щульц разрушил интимную атмосферу кружка по интересам.

– Прибыли! – гаркнула московский продюсер и стремительно вылетела в фойе встречать гостей.

У входных дверей произошло столкновение, взаимное проникновение и последующее слияние двух свит легендарного артиста. Первую он привез из столицы, в ней был квартет бэк-вокалистов, внушительный