Летний сад - Полина Саймонс

– Хватит болтать чушь! Ты мне еще четыре месяца назад сказал, что кого-то увидел в госпитале, забыл? Это была она, так?

– Не думаю. – Стив понизил голос. – Я видел так много куколок…

– В госпитале? Сколько раз ты ходил в эту чертову больницу?

– Если я ей что-то сказал, приношу извинения. Я же не знал, что она твоя жена, иначе я и словечка бы не произнес! Ты сам знаешь, приятель. Ладно, позволь мне… За ужин заплачу я. Я настаиваю.

В следующую пятницу Александр вернулся в «Бобо», снова ожидая Татьяну, на этот раз с Викки и Рихтером. Они только что прибыли; Александр встретил их в аэропорту Скай-Харбор, отвез домой, оставил Энта с Франческой, и теперь они все ждали. Когда Татьяна наконец явилась, опоздав всего на четыре минуты («Ох, ради Викки ты почти вовремя пришла!»), именно Викки, не Бобо, вскочила и завизжала, обнимая Татьяну.

Следующие четыре часа они провели спокойно, расслабленно, не слишком стараясь соблюдать манеры; ели, пили, курили, ругались, танцевали, даже отпускали грубоватые шуточки.

Викки и Рихтер были красивой парой, молодые и высокие, влюбленные и радостные. Почти весь разговор за столом вертелся вокруг Кореи. Викки и Татьяна и слова вставить не могли.

– Вообще-то, тебе и не разрешено говорить, – заявил Рихтер Викки. – Я знаю, тебе хочется пожаловаться на меня, но я не собираюсь позволять тебе испортить прекрасный вечер и разговор мужчин о войне.

– Ну, если ты не будешь слишком многое делать неправильно, Том, у меня не будет повода жаловаться на тебя.

Рихтер был в ужасе оттого, что военные части Соединенных Штатов только что получили приказ уйти из Южной Кореи, поскольку коммунистический Север явно намеревался пересечь тридцать восьмую параллель. Пять месяцев назад, в июле сорок девятого, Оуэн Латтимор, чиновник Государственного департамента, заявил, что единственно возможный выход – позволить Южной Корее пасть, но чтобы это не выглядело так, словно к падению ее подтолкнули Соединенные Штаты. Ставя под вопрос лояльность и приоритеты Латтимора, Александр желал понять, какое послание он направляет северным корейцам и Советам, вооружавшим и тренировавшим их.

– Я тебе скажу, что это за послание, – сказал Рихтер. – Приходите когда угодно, берите что хотите. Берите, как будто это ваше. Воссоединение? Пожалуйста. Мы не будем вас останавливать, и, что куда важнее, мы не хотим вас останавливать.

Александр как раз недавно прочитал донесение военной разведки от генерала Чарльза Уиллоуби: тот сообщал, что Северная Корея, несмотря на решительное отрицание, уже собирает силы у тридцать восьмой параллели.

– Мы выводим наши войска, а они вооружаются в демилитаризованной зоне? – сказал Рихтер. – Ты не видишь в этом маленькой проблемки?

Александр видел.

– Они намерены вторгнуться весной, – сказал Рихтер. – Через месяц дойти до Сеула, а потом мы уже не сможем их остановить, даже если захотим.

– Если наши части уйдут, Том, может, нам и не придется туда ехать? – с надеждой произнесла Викки, беря его за руку.

– Прикуси язык, женщина, – ответил Рихтер, отдергивая руку. – Мы поплывем в Сеул, даже если мы с тобой и Уиллоуби останемся единственными американцами на Корейском полуострове.

– Ну, это просто прекрасно, муж-лейтенант, – разочарованно произнесла Викки. – Просто черт знает как замечательно.

Наливая ей вина и поднося зажигалку к ее сигарете, Рихтер сказал:

– Перестань дуться. – Он развернул ее лицом к себе. – Это приказ, Виктория!

– «Это приказ, Виктория!» – передразнила его она.

А потом они целовались добрых пять минут, держа в руках бокалы, прямо тут, за столом, и Александр вежливо отводил взгляд от Татьяны, которая и не думала отворачиваться; она смотрела на друзей нежно и внимательно. Александру даже не пришлось спрашивать, одобряет ли она Тома Рихтера, – все было ясно с первой минуты их встречи.

– Рихтер может поиметь твою Викки прямо за столом, – прошептал он на ухо Татьяне, прижавшись лбом к ее виску, – и для тебя это было бы то что надо, а вот мой бедный дружок Стив рассказывает одну дурную историю и не получает ничего, кроме презрения.

Во время десерта Викки наконец умудрилась высказать жалобу:

– В прошлом месяце была наша первая годовщина. И знаете, что мне купил мой молодой влюбленный муж? Кухонный комбайн! Мне – кухонный комбайн!

– Это был намек, Виктория.

Викки театрально закатила глаза. Рихтер тоже.

Стараясь не улыбаться, Александр посмотрел на Татьяну, которая наслаждалась шоколадным тортом и вряд ли обратила на это внимание. Она всем сердцем обожала электрические приборы для кухни. Не было такой электрической открывалки для консервов, или блендера, или кофеварки, которые не приводили ее в дикий восторг. Она каждую субботу посещала хозяйственные магазины, читала инструкции, а потом вечером потчевала Александра их техническими особенностями, как будто эти инструкции были стихами Пушкина.

– Таня, милая, лучшая моя подруга, – сказала Викки, – пожалуйста, скажи, что ты согласна! Тебе не кажется, что кухонный комбайн – крайне неромантическая вещь?

Осторожно подумав с набитым ртом, Татьяна спросила:

– А какой именно комбайн?

На Рождество Александр купил Татьяне кухонный комбайн «Китчен айд», лучший из всего, что имелось на рынке. А внутри она нашла золотое ожерелье. Несмотря на набитый людьми дом и Энтони, спавшего на диване на террасе, они с Александром в рождественскую ночь занимались любовью при свечах, и на Татьяне не было ничего, кроме этого ожерелья, и она сидела на нем, и ее мягкие шелковистые волосы развевались, как грива, и ее теплая грудь покачивалась.

Кровельщик

Она принарядилась в желтое легкое платье с коротким жакетом; волосы были заплетены в свободную косу. Она принесла Александру обед, но не нашла его на строительной площадке: там были только кровельщики, трудившиеся на чердаке нового строения. Она стояла около машины и, пока ждала, думала о своей дорогой Викки, только что уехавшей, и о том, как неудобно было Энтони всю ту неделю, пока у них гостили Викки и Том. К тому же Викки была не такой, как всегда. Она вышла за Рихтера год назад, после стремительного романа, а теперь он собирался уехать в Корею, а ей туда не хотелось, но что делать молодой замужней красотке, пока ее муж на другом конце света? Викки прекрасно знала, как жилось Татьяне в одиночестве в Нью-Йорке.

– Я не хочу жить, как Таня, – как проклятая вдова! – жаловалась Викки всем, даже Александру.

– Расскажи мне, – попросил он Викки, – как именно она страдала? Только избавь от мрачных подробностей.

Викки была ошарашена, и Татьяне пришлось спасать подругу,