Наследник богов - Нира Страусс

– Сколько раз я тебе говорил: я не ворую! – пробубнил Муси. Снова показав всем спину, он принялся копаться где-то под штурвалом. – Я просто перераспределяю собственность, это совсем другое. Бывает же, что владелец не заслуживает того, чем владеет.

– Ну конечно. – Найла закатила глаза. – Как я могла забыть, ты же у нас Робин Гуд, благородная душа.

– Ты серьезно хочешь, чтобы я тебя куда-то доставил? – рявкнул Муси.

– Серьезно. – Найла потрясла перед ним мешочком с изумрудами. Услышав легкий перезвон, человечек мгновенно оторвался от своего занятия. – И ты это сделаешь с превеликим удовольствием.

Выпрямившись так резко, будто кто-то хлопнул его по спине, Муси протянул руку за мешочком. Он сунул туда нос, потянул воздух, а потом расхохотался на всю пристань:

– Ты всегда нравилась мне больше, чем твой отец!

16

Муси

Этого Геб и боялся. Когда малышка ур-мау простерла руку в направлении Нила, он уже знал, что произойдет. С чем ему придется столкнуться. Признаваться в этом Найле или девочке показалось бессмысленным, ведь, в конце концов, Мере права. Воды Нила полностью очистят их от последствий соприкосновения с Чери-бенутом, и больше к ним никакая незваная тварь не прицепится.

Поэтому признавайся, не признавайся – это ничего не изменит.

А дело все в том, что за тысячелетия своего существования он ни разу не выходил на берег реки, озера, моря или океана. Он всегда восхищался Нилом – равно как и богом Хапи, который его создал, – и всем, что эта река значит для египетской цивилизации. Издалека. На почтительном расстоянии. И даже наведываясь к своему другу в гемиспеос, старался держаться подальше от всяких там заводей.

Он бог-творец земной тверди – всех этих коричневых, зеленых, серых, черно-белых земных просторов, что раскинулись вокруг покуда хватает глаз. Вода – не его стихия. Всякие там змеящиеся рукава рек, безбрежность морей, бездонность океанов (где, если на то пошло, даже Апоп может скрыться так, что его вовек не найдут). Подобных мест на земле смертных он всегда сторонился – хотя и без всякой веской причины. Просто у него никогда не было в них надобности. Так он устроен, ему претит это жидкое и текучее, и никто еще никогда не требовал у него объяснений почему.

И только теперь, в XXI веке по человеческому счету, Геб убедился, что избегал водоемов не зря. Всему на свете есть причина. Видимо, подсознанию хватало сообразительности не подпускать его к воде тысячелетиями.

– Что же ты мне не сказал? – прошептала Найла, вернувшись в тесную каюту, которую отвел им этот самый Муси. Она, правда, больше напоминала кладовку, заваленную канатами, веревками, деревянными ящиками и металлическими сосудами. – Я бы добыла тебе волшебных таблеток до отплытия.

Распластавшись на койке с прикорнувшим под боком расулом, Геб не отрывал взгляда от крошечного иллюминатора, за которым виднелся Нил. К счастью, за водной гладью просматривалась и успокаивающая полоска пустыни. Такой шершавой, песчаной, сухой и недвижной. На Египет уже опустилась ночь, и усыпанное звездами черное небо завораживало.

Им с Найлой повезло гораздо больше, чем Мере и Умай, которых разместили палубой ниже – там в иллюминаторе плескалась одна вода. Суденышко Муси скрывало в себе недоступные беглому взгляду глубины, ставшие для них всех полной неожиданностью. «Строило из себя подводную лодку», как выразилась Найла.

– О чем не сказал? – выдавливать из себя слова стоило невероятных усилий. От этого в голове начинало бурлить, будто там клокотал кипящий котел.

Найла со смехом шагнула ближе.

– Ну вот еще! – одним движением она разбросала сложенные крест-накрест на груди руки Геба. – Обязательно нужно укладываться в позу мумии? Ты не при смерти! А ты вообще кыш отсюда, другое место себе поищи. – Она зашикала на гуся, прогоняя его с койки.

Теперь, значит, она над ним смеется. Потешается с тех самых пор, как через пять минут после отплытия желудок Геба подкатил к горлу первый раз. Даже девочка прыснула со смеху. Почему остальных нисколько не беспокоит, что палуба ускользает из-под ног и внутри бушует хаос?

– А ощущение такое, как будто при смерти.

– Тебя просто укачивает, – повторила она в который раз. – Морская болезнь. Это пройдет, это временно. Боже мой, представляю, что с тобой будет, если тебя еще и стошнит.

Геб в ужасе скосил на нее глаза:

– Стошнит?

– Давай, приподнимись на минутку. Я тебе ромашку принесла.

Геб с интересом посмотрел на исходящую паром чашку:

– Исцеляющий отвар?

– Что-то вроде.

Повинуясь указаниям Найлы, Геб устроился на койке полусидя, откинувшись на изголовье. От этой «морской болезни» бросало в холодный пот и отвратительно сдавливало горло – не успел он сделать и пары глотков, как внутри все закрутило с удвоенной силой. Постанывая, Геб сполз обратно и растекся по своему узкому ложу.

Найла потрогала его лоб.

– Кажется, у тебя температура… Никогда бы не подумала, что боги тоже болеют.

– Болеют, просто на нас мало что действует. Со мной первый раз такое. Неудивительно, я ведь до этого ни на чем не плавал.

– Теперь понятно, почему у тебя сделался такой вид, когда Мере заговорила про Нил.

В этом дурмане Геб не сразу заметил, что Найла куда-то ненадолго удалилась. Вернулась она с мокрым полотенцем.

– Уже пора бриться? – пошутил он.

– Если сам не попросишь, то нет, брить я тебя не буду. Мне больше нравится со щетиной.

Пока она обтирала ему лицо, Геб решил щетину с этих пор не сбривать. Он еще никогда не отращивал бороду – может, самое время воспользоваться моментом. Полузакрыв в изнеможении глаза, он сосредоточился на прекрасных чертах склонившейся над ним Найлы. Особенно ему нравился ее прямой длинный нос. Наверное, стоит ей об этом сообщить. Ну да, что в этом может быть дурного?

– Мне нравится твой нос, – выпалил Геб.

Кажется, резковато вышло. Рука с полотенцем зависла.

– Э-э-э… Спасибо?

Геб кивнул:

– Он очень египетский. Твой профиль отлично смотрелся бы на барельефе.

К его удовлетворению, губы Найлы начали изгибаться в улыбке.

– Да ладно.

– Нос – один из самых важных органов, по крайней мере считался таковым у древних египтян. Чем курносее, тем лучше.

Улыбка исчезла.

– Курносее? Вот еще!

Пожалуй, да, в нынешние времена это, кажется, уже не комплимент. Но его действительно приводила в восторг именно такая красота. Если на Найлу надеть древний головной убор и подвести глаза кайалом…

От одной только мысли об этом у Геба перехватило дыхание.

Он подался вперед, благодарный Найле за заботу: впервые за последние часы морская болезнь вроде бы его отпустила.

– У Нефертити был самый курносый нос из всех, что я помню, а ведь она считалась первой красавицей своего времени.

Найла посмотрела ему в глаза:

– Серьезно? А что скажешь насчет ее государственной деятельности? Она правила сама или была просто приложением к Эхнатону?

Гебу пришлось собрать все силы, чтобы скрыть улыбку. Эта смертная никогда не перестанет удивлять его своей любознательностью.

– Могу открыть тебе одну тайну про фараонов, если пообещаешь никому не рассказывать.

Найла, ни слова не говоря, наклонилась еще ближе, так что теперь он различал каждую из веснушек, разбежавшихся по ее щекам. Судя по их немногочисленности и бледности, веснушки у нее не с рождения, а из-за пренебрежения защитой от солнца.

– Конечно обещаю!

– Тогда слушай… – Геб перевернулся на бок, оперся на локоть и повел рассказ полушепотом: – Египтянам внушили, что Нефертити умерла почти сразу же вслед за своим супругом Эхнатоном. Однако в действительности она стала его преемницей – только в мужском обличье. Она была сильной женщиной и действовала во благо египетского народа. Однако правила она очень недолго. После нее на трон взошел…

– Тутанхамон, – прошептала Найла с горящими от возбуждения глазами. – Но ему было тогда всего десять, да?

– Восемь.

– С ума сойти, для любого историка или египтолога эти сведения на вес золота! И ты его знал лично? В смысле, Тутанхамона?

Геб подвинулся, освобождая место, и похлопал по койке:

– Ложись рядом, я расскажу все, о чем попросишь.

Найла несколько секунд смотрела на матрас, потом прищурилась:

– Соблазняешь?

– Только твой разум.

Она пожевала губы, явно