Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья. Том 2 - Ринга Ли

необъяснимыми вещами, как он мог сомневаться в существовании другой стороны? Услышь он в том мире, что ради призрачной надежды даровать кому-то лучшую жизнь в Нижнем царстве нужно сжечь с трудом заработанное золото, Лю Синь бы покрутил пальцем у виска и потратил деньги на развлечения и еду. Но здесь, видя магическое пламя, пожирающее золото, он не чувствовал ничего, кроме облегчения и уверенности в том, что поступает правильно.

Люди приходили в павильон и уходили, оставив подношения и деньги. И на их лицах точно так же не было ни тени сомнений или нежелания расставаться с накопленным. Даже бедно одетые горожане, которым последние ляны пригодились бы в земной жизни, тратили их, чтобы облегчить чью-то жизнь на той, другой, стороне.

Тем временем к павильону приближалась группа людей. Идущий впереди человек был окружен несколькими главными настоятелями, которые наперебой выражали признательность и уважение за то, что почтенный бессмертный благословил их храм своим появлением. Учтиво склонив головы, они не смели поднять на него взгляд. Высокий мужчина лет пятидесяти не выглядел крепким, однако от него веяло силой и уверенностью, сквозящей в каждом движении. Даже колыхания его простых серых одеяний несли, казалось, в себе мощь столь сильную, будто он был способен сравнять это место с землей, тряхнув одним рукавом. Несмотря на всего пару морщин на суровом лице, его волосы – даже брови с ресницами – были белыми как снег. Бессмертный шел, величественно заложив руки за спину и не обращая внимания на людей рядом. Весь его вид говорил о возвышенности и отстраненности от людской суеты; на прохладном лице лежала тень надменности и неприязни. Те, кто знал этого бессмертного мастера, лишь взглянув на него, сразу поняли бы, что он находится в скверном настроении и уже устал от окружающих его голосов. И хоть мастер был недоволен вниманием здешних монахов, которые с первого взгляда поняли, кем он является, он не спешил показательно выворачивать суставы этих болтунов в поминальный день.

Почтенный даос перешагнул порог Поминального зала, и все голоса за его спиной тут же стихли – в павильоне было не принято болтать. Тем не менее старые монахи не спешили оставить бессмертного мастера одного. Отогнав прислужников, они самолично принялись подносить ему различные благовония и талисманы, желая угодить. Силы этого человека могли переправить сообщение в Нижнее царство – в этом не было сомнений, – поэтому также ему предоставили и ритуальную шелковую бумагу. Это была лишь традиция – писать и сжигать письма, чтобы отправить их кому-то на другой стороне. Большинство простых людей знали, что для этого необходимы недюжинные силы и высокое совершенствование, однако предпочитали не задумываться над этим и просто утешали свои горе и тоску при помощи этого ритуала. Излив все чувства и слова на бумаге, они сжигали письма в габбровой чаше.

Выдернув бумагу из подрагивающих пальцев склонившегося перед ним настоятеля, мастер закатил глаза и выдохнул. У него заболела голова от всеобщего внимания, и больше всего ему хотелось переломать всем вокруг ноги, а также назвать свое имя, чтобы надоедливые монахи в страхе отшатнулись от него, поняв, кто он такой и чем грозит им беспрерывная болтовня. Однако, вспомнив, какое обещание он дал своему другу, спускаясь с горы, бессмертный мастер лишь снова закатил глаза и тряхнул длинными рукавами, показывая раздражение.

– Прочь, – сказал он сухим голосом, не терпящим возражений.

Монахи тут же согнулись еще ниже и отступили на пару шагов, сложив руки в широких рукавах и держа их перед собой.

Бессмертный решил, что раз уж он забрел в этот храм, то воспользуется возможностью почтить память нескольких павших знакомых, несмотря на то что он плохо помнил имена и даже их лица стерлись из памяти. Его кошель не отощает от горсти золота для людей, что ранее делили с ним чашу вина и развеивали его скуку историями, которые, в отличие от их лиц, он помнил ясно.

Мастер повернулся к алтарю и тут же раздраженно цыкнул. Демон же занес его в город, кишащий людьми, словно надоедливыми насекомыми. Даже муравьи, на чье гнездо он присел этим утром, приняв его за пенек на опушке, ползая по телу и яростно кусаясь, не раздражали даоса так сильно, как эти вечно болтающие никчемные создания. Окинув хмурым взглядом узкую спину парня, сидящего перед алтарем, мастер подошел ближе, надеясь своей аурой спугнуть его.

Лю Синь не сразу заметил человека позади себя. Чуть повернув голову и удостоверившись, что там и впрямь кто-то стоит, он отодвинулся влево, чтобы пришедший тоже смог зажечь благовония. Глаз бессмертного мастера в изумлении дернулся. Пальцы с хрустом сжали листы поминальной бумаги.

Мужчина справедливо рассудил, что он наконец сможет выплеснуть свое раздражение, если этот человек проявит к нему неучтивость. Таким образом он не нарушит обещания, данного другу, который молил его о благоразумии в паломничестве и просил сдерживать свой дурной характер и не ломать людям ноги из-за одного косого взгляда, как он обычно поступал прежде.

Глубоко втянув воздух, мастер приподнял подол своих серых одежд и опустился рядом. Он долго сидел, ожидая, пока юноша что-то скажет, но тот молчал, даже не повернув головы, чем раздражал еще больше. Покосившись на него, старый мастер заметил листок ритуальной бумаги в его руках и с ленцой надменно хмыкнул:

– Глупые люди продолжают придерживаться этой традиции, которую могут осуществлять только бессмертные. Правда надеешься, что твоя семья получит это послание?

Лю Синь молчал. А поняв, что голос рядом обращен к нему, выдернутый из своих мыслей юноша рассеянно негромко ответил:

– У меня никогда не было семьи.

Монах тут же скривился и сузил глаза, отворачиваясь от него:

– У тебя отвратительный южный диалект. Кричишь, как осел, которому отрезали уши и хвост. Лучше молчи, южане еще более глупые и раздражающие, чем все остальные.

Больше всего бессмертный мастер ненавидел три вещи: южан, пустую болтовню и слабость. Так, по крайней мере, утверждал он сам. Однако те, кто хорошо его знал, могли продолжать список до бесконечности. Что говорить, у этого человека был дурной характер, как и у многих древних мастеров, которые жили так долго, что уже и сами забыли, когда появились на свет.

Посмотрев в сторону кучки монахов, мастер раздраженно поджал и стиснул в пальцах полы широких дорожных одежд. Воскрешая в памяти разговор с другом, он прикрыл глаза и попытался перевести дыхание. Он подумал, что многое может сделать, чтобы улучшить свое настроение, после чего спросил:

– Если у тебя нет